они поехали в битву бок о бок.

* * *

Сражаться пришлось еще долго, и жестокое было сраженье: суровые,

отважные южане дрались отчаянно, да и дюжие воины-бородачи с востока

пощады не просили. У обгорелых усадеб и амбаров, на холмах и пригорках,

за стенами и в открытом поле – повсюду скапливались они и везде

отбивались, покуда хватало сил; бои не утихали до самого вечера.

Наконец солнце скрылось за Миндоллуином, и все небо запылало:

точно окровавились горные склоны, огненно-красной стала Река и

закатный багрянец разлился по траве Пеленнорской равнины. К этому часу

закончилась великая битва за Гондор, и в пределах Раммас-Экора не

осталось ни одного живого недруга. Перебиты были все; беглецов догоняли

и приканчивали, а другие тонули в алой пене андуинских волн. Может, кому и удалось добраться до Моргула или до Мордора, но хородримской

земли достигли лишь отдаленные слухи о беспощадной карающей деснице

Гондора.

Арагорн, Эомер и Имраиль ехали к городским воротам, все трое

утомленные до изнеможения. И все трое невредимые: то ли судьба их

оберегала, то ли богатырская сила и воинское уменье; правда, редкий

недруг дерзал сразиться с ними, от их гнева бежали, как от огня. А раненых

и изувеченных было множество, и многие пали в этой битве. Изрубили

бердышами Форлонга: он пеший бился в одиночку с толпою врагов;

Дуилина с Мортхонда и брата его растоптали мумаки, когда мортхондские

лучники стреляли чудовищам в глаза. Не вернулся к себе на Изумрудные

Холмы Гирлуин Белокурый, воевода Гримблад не вернулся в Гримдол, и в

свой северный край не вернулся Гальбарад Следопыт. Жестокая это была

сеча, и никто не счел павших – вождей и простых воинов, прославленных и

безымянных. И спустя много лет вот как пел ристанийский сказитель о

могилах у Мундбурга:

Затрубили рога в предгорьях перед рассветом,

Засверкали мечи на великой южной равнине,

В Каменную страну примчались быстрые кони,

Точно утренний ветер. И завязалась битва.

Теоден, сын Тенгела, пал среди первых.

Не вернулся могучий вождь ристанийского ополченья

К своим золотым чертогам, в свои зеленые степи,

В северные просторы. Гардинг и Гутлаф,

Дунгир, и Деорвин, и доблестный Гримблад,

Гирфара и Герубранд, Хорн и дружинник Фастред —

Все они пали, сражаясь в чужедальнем краю,

И лежат в могилах у Мундбурга, засыпаны тяжкой землею,

А рядом лежат их соратники, гондорские вожди.

Гирлуин Белокурый не принес победную весть

На холмы побережья; и к своим цветущим долинам,

В свой Лоссарнах не вернулся старый вояка Форлонг.

Высокорослые лучники, Деруфин с Дуилином,

Не возвратятся к Мортхонду, что приосенен горами,

Не заглянут в темные воды своей родимой реки.

Смерть собирала жатву утром и на закате,

Острым серпом срезая ратников и воевод.

Спят они беспробудно, и на холмах могильных

Колышутся тучные травы у Великой Реки.

Струит она серые воды, точно серые слезы,

Они серебром отливают, а тогда были точно кровь,

И волны ее клубились и брызгали алою пеной,

И маяками горели на закате вершины гор.

Красная пала роса в тот вечер на Пеленнор.

Глава VII

Погребальный костер

Призрак исчез, и зияли пустые Врата, но Гэндальф оставался

неподвижен. А Пин вскочил на ноги: его словно отпустило, и он стоял, внимая звонкой перекличке рогов, и сердце его, казалось, вот-вот

разорвется от радости. До конца своей жизни он замирал со слезами на

глазах, заслышав издали звук рога. Но вдруг он вспомнил, зачем прибежал,

и кинулся вперед. В это время Гэндальф шевельнулся, что-то сказал

Светозару и поехал к Вратам.

– Гэндальф, Гэндальф! – закричал Пин, и Светозар стал.

– Ты что тут делаешь? – сказал Гэндальф. – Не знаешь разве здешнего

закона – стражам в черно-серебряном запрещено отлучаться из цитадели

без позволения Градоправителя!

– А он позволил, – сказал Пин. – Он меня прогнал. Только вот как бы

там ни случилось чего-нибудь ужасного. По-моему, правитель не в своем

уме. Боюсь, он и себя убьет, и Фарамира. Может, ты его как-нибудь

вразумишь?

Гэндальф посмотрел в пролом ворот: с поля все громче доносился шум

битвы.

– Мне надо туда, – сказал он. – Черный Всадник, того и гляди,

вернется, и беды не миновать. Нет у меня времени.

– Но Фарамир-то! – вскрикнул Пин. – Он же не умер, а его сожгут

заживо, если никто не помешает!