говорить, нужны и гномам – умным, конечно, вроде Гимли. И всегда будете

нужны, если только все не погибнут, а теперь я надеюсь, что нет. Хотя, похоже, это были еще цветочки, а ягодки впереди: что-то конца не видно

проклятой войне.

– Да не каркай ты! – воскликнул Пин. – Солнце, как видишь, на небе, и

денек-другой мы еще пробудем вместе. Меня вот любопытство разбирает.

Ну-ка, Гимли! Вы уже сто раз за утро успели помянуть свой поход с

Бродяжником, а толком ничего не рассказали.

– Солнце-то солнцем, – сказал Гимли, – да лучше бы, наверно, и не

вспоминать об этом походе, не ворошить темноту. Знал бы я, как оно будет,

нипочем и близко не подошел бы к Стезе Мертвецов.

– К Стезе Мертвецов? – переспросил Пин. – Арагорн про нее

обмолвился, а я думаю – о чем это он? Так что, развяжешь язык?

– Очень уж не хочется, – сказал Гимли. – Тем более что на этой Стезе я

опозорился: я, Гимли, сын Глоина, мнил себя выносливее всякого человека,

а под землей – отважнее всякого эльфа. Оказалось, что мнил понапрасну – я

осилил путь лишь по воле Арагорна.

– И из любви к нему, – добавил Леголас. – Его все любят – каждый на

свой лад. Ледяная мустангримская дева и та полюбила. Мы покинули

Дунхерг, Мерри, в предрассветный час накануне вашего прибытия, и народ

там был в таком страхе, что никто нас и не провожал, кроме царевны Эовин

– как она, выздоравливает? Печальные были проводы, я очень огорчился.

– Увы! – сказал Гимли. – А я никого от страха не замечал. Нет, не стану

я про все это рассказывать.

И он замолк, точно воды в рот набрал; но Пин и Мерри не отставали, и

наконец Леголас молвил:

– Так и быть, давайте уж я расскажу. Мне вспоминать не страшно:

ничуть не испугали меня человеческие призраки. Напротив, они показались

мне жалкими и бессильными.

И он коротко поведал им о зачарованной пещерной дороге, о сборище

теней у горы Эрек и о переходе длиною в девяносто три лиги до

Пеларгира-на-Андуине.

– Четверо с лишним суток ехали мы от Черного Камня, – сказал он. –

И поверите ли? Чем гуще чернела тьма, насланная из Мордора, тем больше

я проникался надеждой – ибо в этом сумраке Призрачное Воинство словно

окрепло и стало куда ужаснее с виду. Воинство мчалось за нами, и пешие

не отставали от конных. Ни звука не было слышно, лишь мерцали тысячи

глаз. На Ламедонском нагорье они нас нагнали, окружили как бы холодным

облаком и пролетели бы мимо, но Арагорн их остановил и велел им

следовать позади.

«Даже привидения повинуются ему, – подумал я. – Что ж, может

статься, они и сослужат нам службу!»

Лишь в первый день рассвело, потом уж рассветов не было; мы

пересекли Кирил и Рингло и на третий день подъехали к Лингиру за устьем

Гилраина. Там ламедонцы отбивались от свирепых пиратов и южан,

приплывших вверх по реке. Но и защитники города, и враги – все

побросали оружие и разбежались, крича, что на них напал сам Король

Мертвецов. Один только Ангбор, правитель Ламедона, сохранил мужество

и предстал перед Арагорном, а тот велел ему собрать ополчение и

следовать за нами, не страшась Серого Воинства.

«Наследник Исилдура зовет вас к оружию», – сказал он.

И мы пересекли Гилраин, рассеивая полчища союзников Мордора;

наконец решено было передохнуть, однако вскоре Арагорн вскочил на ноги

с возгласом: «Вставайте! Минас-Тирит уже осажден. Боюсь, он падет, если

мы не поспеем на выручку!» И мы сели на коней среди ночи и во весь опор

помчались по Лебеннинской равнине.

Леголас прервался, вздохнул и, обратив взгляд к югу, тихо запел:

Живым серебром струятся Келос и Эруи

В зеленых лугах Лебеннина!

Высокие травы колышутся. Ветром повеяло с Моря,

И колеблются белые лилии.

Колокольчиками золотыми

Звенят, звенят на рассвете мэллос и альфирин

В зеленых лугах Лебеннина.

Если ветром повеяло с Моря!

В наших песнях эти луга всегда зеленеют, но тогда они виделись

пустошью, серою пустошью под черными небесами. И по этим широким

лугам, топча траву и цветы, мы день и ночь гнали врагов до самого устья

Великой Реки.

Там я почуял, что мы совсем близко от Моря: перед нами простерлась

темная водная гладь и стаи морских птиц оглашали кликами берега. О

возгласы быстрых чаек! Предрекала ведь мне Владычица, что я покой

потеряю – вот и потерял.

– А я этих чаек даже и не заметил, – сказал Гимли, – я ждал большого

сраженья. Там ведь стояла главная армада Умбара, пятьдесят больших