неподвижно лежал на спине. Сэму очень не хотелось его будить, но он

знал, что придется, что он-то и должен помочь хозяину собраться с силами.

Он склонился к Фродо, погладил его по лбу и сказал ему на ухо:

– Просыпайтесь, хозяин! Опять нам пора в путь.

И Фродо вскочил на ноги, будто колокол грянул над ним, поглядел на

юг, увидел Гору за пустошью и снова поник.

– Нет, Сэм, не дойду я, – сказал он. – Тяжело мне очень, ужас как

тяжело.

Еще прежде чем рот раскрыть, Сэм знал, что скажет не то, что слова

его зряшные, что лучше бы он смолчал, но уж очень было жалко хозяина.

– Давайте, сударь, я его немного понесу, – сказал он. – Понесу, сколько

хватит сил, а вы пока отдохнете.

Глаза Фродо яростно сверкнули.

– Отойди! Не тронь меня! – крикнул он. – Оно мое, говорю тебе.

Прочь! – И рука его потянулась к кинжалу. Через миг он печально

промолвил: – Нет, нет, Сэм. Ты пойми, ты должен понять. Это моя ноша, я

не могу избавиться от нее, даже на время. Дорогой мой Сэм, ты раз мне

помог, но больше это не выйдет. Я не могу отдать его тебе, я с ума сойду,

если ты его коснешься.

– Я понимаю, – кивнул Сэм. – Но я вот что надумал, сударь:

избавимся-ка мы от всякой лишней тяжести. Мы же теперь пойдем

напрямик. – И он указал на Гору. – Что нам больше не нужно, можно здесь

бросить.

Фродо снова взглянул на Гору.

– Да, – сказал он, – коли так, то нам почти ничего не нужно. Сейчас –

почти, а там и вовсе ничего.

Он отшвырнул оркский щит и шлем. Потом снял серый плащ,

отстегнул тяжелый пояс с тесаком, уронил его наземь и сорвал с себя

черные лохмотья.

– Вот так, – сказал он, – побыл я орком, и хватит. И не хочу я никакого

оружия, ни нашего, ни ихнего. Попадусь так попадусь.

Сэм тоже освободился от оркского доспеха и разобрал свою котомку.

Жалко было до слез – сколько он все это протащил и как все пригодилось!

Но когда дело дошло до кухонной утвари – тут уж полились слезы.

– Тушеного кролика помните, сударь? – всхлипнул он. – А тот

пригорок, где нас нашел господин Фарамир и где я видел олифанта?

– Нет, Сэм, не помню, – сказал Фродо. – То есть я знаю, что все это

было, но представить себе этого не могу. Я не помню вкуса яблок или воды,

не помню, как веет ветер, какие бывают деревья, цветы и травы, ни звезд,

ни луны не помню. Я голый, Сэм, в темноте, лишь огненное колесо передо

мной. Его я вижу с открытыми и закрытыми глазами, а все остальное

исчезло, будто стерлось.

Сэм подошел и поцеловал ему руку.

– Вот управимся с ним – и сразу потом отдохнете, – неловко

проговорил он, не зная, что сказать. «Словами делу не поможешь, – сказал

он себе, собирая выброшенные вещи: не оставлять же здесь, на виду, мало

ли кому они попадутся на глаза? – Вонючка-то, слышно, кольчугу

подобрал, но уж меч ему шиш. Он и так, без меча, зверюга страшная. И

чтобы он, гадина, кастрюльки мои хоть пальцем тронул?»

Он оттащил весь тюк к дымящейся расселине и сбросил его вниз.

Загремели кастрюльки, и это уж, честное слово, было слишком – хоть

сейчас умирай.

Он вернулся к Фродо, отрезал кусок эльфийской веревки на опояску

хозяину – плащ тем более тоже эльфийский. Еще много осталось веревки,

он бережно ее свернул и положил обратно в котомку. Веревка, эльфийские

хлебцы с крошевом да фляга. Терн висел у него на поясе, и еще в кармане

рубашки были фиал Галадриэли и маленькая шкатулка, ему самому

подаренная.

Наконец они обернулись лицом к Горе и тронулись в путь, уже не

прячась – лишь бы дойти, а там посмотрим. Хоть здесь и следили все за

всеми, но вряд ли бы кто их заметил – разве что вблизи. Из всех

бесчисленных рабов Черного Властелина одни лишь назгулы могли бы

учуять этих маленьких и неотступных врагов, пробравшихся в глубь

запретной страны. Но назгулы на своих чернокрылых чудищах были

далеко: Властелин послал их следить за ополчением Запада, и Око Барад-

Дура было обращено туда же.

Сэму в этот день показалось, что к хозяину пришло второе дыхание:

им, конечно, полегчало без оркских доспехов, но уж не настолько. Они

сразу пошли куда быстрее, чем рассчитывал Сэм, а шли-то по

непроходимой, неровной пустоши. Гора придвигалась как бы сама собой.

Но к концу дня – а тусклый свет стал меркнуть рано – Фродо снова