поклажей, казалось, тяжелели с каждым шагом. Скоро они притомились и

запарились, а дорога все петляла, вползала на холмы и снова ныряла вниз,

но потом обернулась плавным спуском в широкую долину. Перед ними

простерлось редколесье, сливавшееся вдалеке с бурой стеною деревьев.

Вот он, Лесной Угол, а за ним и река Брендидуим. Ох как еще далеко; а дорога вилась и вилась нескончаемой бечевой.

– Дорога уходит вдаль, – сказал Пин. – Ну и пускай уходит, а я пока

дальше идти не согласен. И вообще давно пора обедать.

Он уселся на обочине и устало поглядел на восток, где за бескрайним

знойным маревом текла знакомая река, возле которой он жил, сколько себя

помнил. Сэм стоял рядом. Его круглые глаза были широко распахнуты – он-

то попал невесть куда, в незнаемые края.

– А эльфы живут в этом лесу? – спросил он.

– Ни про каких эльфов слыхом не слыхивал, – отрезал Пин. Фродо

молчал. Он тоже глядел на дорогу, уводившую на восток: глядел, точно в

первый раз ее увидел. Вдруг он произнес громко и раздельно, ни к кому не

обращаясь:

В поход, беспечный пешеход,

Уйду, избыв печаль, —

Спешит дорога от ворот

В заманчивую даль,

Свивая тысячи путей

В один, бурливый, как река,

Хотя, куда мне плыть по ней,

Не знаю я пока!

– Смахивает на вирши старины Бильбо, – сказал Пин. – Или это ты сам

сочинил в его духе? Не очень-то ободряет.

– Даже не знаю, сам или не сам, – отозвался Фродо. – Пришло на язык

так, будто сочинилось; но, может, мне это просто памятно с очень давних

пор. А на Бильбо и правда очень похоже, особенно на Бильбо в последние

годы, перед его уходом. Он часто повторял, что на свете всего одна Дорога,

что она как большая река: истоки ее у каждой двери и любая тропка – ее

проток. «Знаешь, Фродо, как опасно выходить из дверей, – бывало, говорил

он. – Ступишь на дорогу – и сразу хватайся за ноги, а то живо окажешься

там, куда ворон костей не заносил. Вот видишь тропку? Так это она самая

ведет через Лихолесье к Одинокой горе, а оттуда прямиком в тартарары».

Это он приговаривал после всякой дальней прогулки про тропку от

крыльца Торбы-на-Круче.

– А я так скажу: часок-другой эта вот дорога меня никуда не уведет, –

заключил Пин, высвобождаясь из лямок.

За ним выпростались и Сэм с Фродо – и тоже прилегли к обочине,

мешки под головы, ногами на дорогу. Отдохнули, хорошенько пообедали,

потом опять как следует отдохнули.

Солнце клонилось к западу, разливая предвечерний свет, когда

хоббиты спускались с холма. Покамест они не встретили ни одной живой

души – в Лесной Угол мало кто ездил, да и зачем? Три путника брели по

заросшей дороге час или два; но вдруг Сэм остановился и прислушался.

Дорога, вдоволь напетлявшись, шла теперь прямо, прорезая травяные

заросли; там и сям высились купы деревьев, предвестников близкого леса.

– Нас вроде догоняет лошадь, не то пони, – сказал он. Только что был

поворот, а за поворотом не видно.

– Может, Гэндальф? – предположил Фродо, но тотчас почувствовал,

что нет, не Гэндальф, и ему вдруг захотелось укрыться от этого всадника, кто бы он ни был. – Чепуха, конечно, – сказал он, как бы извиняясь, – а все-

таки не надо, чтоб нас видели на дороге, ну их всех. А если это Гэндальф, –

с усмешкой прибавил он, – то мы ему устроим встречу, чтоб впредь не

опаздывал. Ну-ка, раз-два-три, разбегайся и смотри!

Сэм и Пин, отбежав налево, исчезли в ложбинке неподалеку от

обочины. Фродо помедлил: любопытство или какое-то другое чувство

мешало ему спрятаться. Стук копыт приближался. Он едва успел юркнуть в

густую траву за деревом у дороги и выставил голову поверх толстого корня.

Из-за поворота показался черный конь, не хоббитским пони чета; а на

нем – высокий всадник, ссутуленный в седле. Из-под широкого черного

плаща виднелись только стремена да сапоги с длинными шпорами. Лицо

его скрывал капюшон.

Конь поравнялся с деревом, за которым лежал Фродо, и замер.

Недвижим был и всадник: он словно прислушивался. Сиплое сопенье

донеслось до Фродо, и голова всадника повернулась направо, потом налево.

Казалось, он ловил нюхом какой-то чуть слышный запах.

Внезапный и безрассудный ужас охватил Фродо: его видно, его сейчас

найдут… и неожиданно ему вспомнилось Кольцо. Он не смел вздохнуть,

боялся пошевелиться; но Кольцо вдруг стало его единственной надеждой, и