семь дней – так мне сказали – ты не должна была вставать с постели.

Прошу тебя, иди обратно в свой покой.

– Я излечилась, – сказала она, – от телесного недуга, левая рука только

плоха, а это пустяки. Но недуг одолеет меня снова, если мне будет нечего

делать. Неужели нет вестей с войны? Я спрашивала у сиделок – они не

знают.

– Вестей нет, – отвечал Смотритель, – известно лишь, что войско наше

очистило Моргульскую долину и двинулось дальше. Во главе его, говорят,

наш новый полководец с севера. Это великий воин, а вдобавок целитель; никогда бы не подумал, что рука целителя может владеть мечом. У нас в

Гондоре все иначе; правда, если верить древним сказаньям, бывало и так.

Однако же многие века мы, целители, лишь врачевали раны, нанесенные

мечом. Хотя и без этих ран дела бы нам хватило: сколько в мире болезней и

немощей, а тут еще войны и всякие сражения.

– Да нет, господин Смотритель, во всякой войне один – зачинщик,

другой же воюет поневоле, – возразила Эовин. – Но кто за меч не берется,

от меча и погибнет. Ты что, хотел бы, чтобы народ Гондора собирал травы,

пока Черный Властелин собирает войска? А бывает, что исцеленье вовсе не

нужно. Иной раз лучше умереть в битве, принять жестокую смерть. Я бы ее

и выбрала, будь мой выбор.

Смотритель поглядел на нее. Высокая и стройная, со сверкающими

глазами на бледном лице, она сжала в кулак здоровую руку и повернулась к

окну, выходившему на восток. Он вздохнул и покачал головой. Наконец она

снова обратилась к нему.

– Что толку бездельничать! – сказала она. – Кто у вас в городе

главный?

– Право, не знаю, царевна, – замялся он. – Не по моей это части. Над

мустангримцами, которые остались, начальствует их Сенешаль, городом

ведает наш Хранитель ключей Турин. А вообще-то правитель, новый

наместник, у нас, само собой, Фарамир.

– Где его искать?

– Искать его не надо, царевна, он здесь, в Палатах. Он был тяжело

ранен, теперь поправляется. Только я вот не знаю…

– Может, ты меня к нему отведешь? Тогда и узнаешь.

* * *

Фарамир одиноко прогуливался по саду возле Палат Врачеванья; под

теплыми лучами солнца его тело понемногу оживало, но на душе было

тяжко, и он то и дело подходил к восточной стене. Обернувшись на зов

Смотрителя, он увидел Эовин и вздрогнул от жалости – так печально было

ее измученное лицо.

– Государь, – сказал Смотритель, – это ристанийская царевна Эовин.

Она сражалась вместе с конунгом, была жестоко ранена и оставлена на

моем попечении. Но моим попечением она недовольна и хочет говорить с

Градоправителем.

– Не ошибись, государь, – сказала Эовин. – Я не жаловаться пришла. В

Палатах все как нельзя лучше – для тех, кто хочет излечиться. Мне же

тягостны праздность, безделье, заточение. Я искала смерти в бою и не

нашла ее, но ведь война не кончилась…

По знаку Фарамира Смотритель с поклоном удалился.

– Чем я могу помочь тебе, царевна? – спросил Фарамир. – Как видишь,

я тоже узник наших врачевателей.

Он снова взглянул на нее: его всегда глубоко трогала чужая скорбь, а

она была прекрасна в своем горе, и прелесть ее пронзала сердце. Она

подняла глаза и встретила тихий, нежный взгляд; однако же Эовин,

взращенная среди воинов, увидела и поняла, что перед нею стоит витязь, равного которому не сыщешь во всей Ристании.

– Чего же ты хочешь, царевна? – повторил он. – Говори; что в моей

власти, я все сделаю.

– Я бы хотела, чтоб ты велел Смотрителю отпустить меня, – сказала

она, и хотя слова ее по-прежнему звучали горделиво, но голос дрогнул, и

она усомнилась в себе – впервые в жизни. Она подумала, что этот высокий

воин, ласковый и суровый, принимает ее за несчастного, заблудшего

ребенка, и неужели же ей не хватит твердости довести безнадежное дело до

конца?

– Не пристало мне указывать Смотрителю, я и сам ему повинуюсь, –

отвечал Фарамир. – И в городе я пока что не хозяин. Но будь я даже

полновластным наместником, по части лечения последнее слово остается

за лекарем, а как же иначе?

– Но я не хочу лечиться, – сказала она. – Я хочу воевать вместе с

братом, с Эомером, и погибнуть, как конунг Теоден. Он ведь погиб – и

обрел вечный почет и покой.

– Если тебе это уже по силам, царевна, все равно поздно догонять