владение Итилию и в придачу к ней нагорье Эмин-Арнен, невдалеке от

столицы.

– Ибо Минас-Итил в Моргульской долине, – сказал Арагорн, – будет

снесен до основанья, и когда-нибудь долина очистится, но пока что многие

годы жить там нельзя.

Когда же явился к Государю Эомер Ристанийский, они обнялись, и

Арагорн сказал:

– Не оскорблю тебя ни восхваленьем, ни воздаяньем: мы ведь с тобою

братья. В добрый час примчался с севера Эорл, и благословен был наш

союз, как никакой другой; ни единожды не отступились от него ни вы, ни

мы и не отступимся вовеки. Нынче, как сами знаете, славный конунг

Теоден покоится у нас в Усыпальне, и коли вы захотите, там и пребудет, среди властителей Гондора. Или же, по желанию вашему, мы перевезем

тело его в Мустангрим, где он возляжет рядом с предками.

И ответствовал Эомер:

– С того дня, как возник ты предо мною в зеленой степной траве, я

полюбил тебя, и полюбил навсегда. Но сейчас должно мне отвести войско в

Ристанию и устроить мирную жизнь на первых порах. А за конунгом,

павшим в бою, мы в свое время вернемся; пусть он дотоле покоится в

гондорской Усыпальне.

И сказала Эовин Фарамиру:

– Мне надо вернуться в свою страну, еще раз взглянуть на нее и

помочь брату в его трудах; когда же тот, кого я столь долго почитала отцом,

обретет вечный покой близ Эдораса, я приеду к тебе.

* * *

Так и прошли дни ликования; восьмого мая конники Ристании

изготовились и отъехали Северным Трактом, а с ними отбыли и сыновья

Элронда. От городских ворот до стен Пеленнора по обе стороны тракта

толпились люди, пришедшие проводить союзников с прощальной

благодарностью. Затем жители дальних окраин Гондора отправились домой

праздновать победу, а в городе всем хватало работы – возводить заново или

перестраивать то, что разрушила война и запятнала Темь.

Хоббиты, а с ними Леголас и Гимли остались в Минас-Тирите:

Арагорн просил Хранителей пока что держаться вместе.

– Все на свете кончается, – сказал он, – однако же немного погодите: не все еще кончилось из того, в чем мы с вами были соучастниками.

Близится день, для меня давным-давно долгожданный, и, когда он настанет,

я хочу, чтобы любимые друзья были рядом.

Но о том, что это за день, он не обмолвился.

Бывшие Хранители Кольца жили вместе в роскошном доме, и

Гэндальф никуда не девался; а уж гуляли они, где им вздумается. И Фродо

как-то сказал Гэндальфу:

– Ты-то хоть знаешь, какой такой день, о котором говорит Арагорн? А

то, конечно, хорошо нам здесь и торопиться вроде бы некуда; только дни-то

уходят, а Бильбо ждет, да и в Хоббитанию пора бы все-таки вернуться.

– Ну, насчет Бильбо, – сказал Гэндальф, – так он ждет того самого дня

и отлично знает, отчего тебя нет. А что дни уходят, это верно, однако на

дворе май, лето все еще не слишком близко; и, хотя многое на свете, кажется, изменилось с началом нового века, все же деревья и травы живут

по своему счету, у них и года не прошло, как вы расстались.

– Видал, Пин, – сказал Фродо, – вот ты говорил, будто Гэндальф, мол,

стал словоохотлив, не то что раньше! Да это он, я так понимаю, было дело,

слегка подустал. Теперь он снова Гэндальф как Гэндальф.

А Гэндальф сказал:

– Все-то всегда хотят знать заранее, что поставят на стол; но те, кто

готовят трапезу, болтать не любят: чем неожиданней, тем радостней.

Арагорн, кстати сказать, и сам ждет знака.

В один прекрасный день Гэндальф как в воду канул, и хоббиты с

Леголасом и Гимли только руками разводили. А Гэндальф еще ночью увел

Арагорна далеко за стены, к южному подножию Миндоллуина; там

отыскалась давным-давно забытая тропа, по которой некогда восходили на

гору лишь Великие Князья, уединяясь для размышления и созерцания. По

кручам поднялись они к возвышенному плато у самой кромки вечных

снегов, стали над пропастью за Минас-Тиритом и огляделись, благо уже

рассвело. Далеко внизу видны были городские башни, точно белоснежные

стебли, озаренные утренним солнцем; и как сад простиралась долина

Великой Реки, а Изгарные горы подернула золотистая дымка. На севере

смутно серело Приречное Взгорье, и дальней звездою мерцал вспененный

Рэрос; широкая серебряная лента Андуина тянулась на юг, к Пеларгиру, туда, где край небес сиял отсветом Моря.

И Гэндальф сказал:

– Вот оно, твое нынешнее царство, а станет оно несравненно больше.