Третья Эпоха кончилась, наступают иные времена, и тебе суждено

определить их начало, сохранив все, что можно сохранить. Многое удалось

спасти – и многое уйдет безвозвратно: более не властны в Средиземье Три

Эльфийских Кольца. Все земли, какие ты видишь, и те, что лежат за ними,

заселят люди, ибо настал черед их владычеству, а Первенцы Времен

рассеются, сгинут или уплывут.

– Это я знаю, дорогой мой друг, – сказал Арагорн, – но ты-то

останешься моим советником?

– Ненадолго, – отозвался Гэндальф. – Я – из Третьей, ушедшей Эпохи.

Я был главным противником Саурона, и мое дело сделано. Пора мне

уходить. Теперь в ответе за Средиземье ты и твои сородичи.

– Но ведь я скоро умру, – сказал Арагорн. – Я всего лишь смертный, и

хотя нам, прямым потомкам нуменорцев, обычно сужден долгий век, но и

он скоротечен: когда состарятся те, кто сейчас в материнском чреве, я тоже

буду стариком. Что тогда случится с Гондором и со всеми теми, для кого

станет столицей Минас-Тирит? Древо в Фонтанном Дворе по-прежнему

иссохшее, ни почки нет на нем. Увижу ли я верный залог обновления?

– Отведи глаза от цветущего края и взгляни на голые холодные

скалы! – велел Гэндальф.

Арагорн повернулся, окинул взором кремнистый склон под снеговой

шапкой и, всмотревшись, увидел посреди пустоши одинокое деревце. Он

взобрался к нему: да, деревце, едва ли трехфутовое, возле оснеженной

наледи. Уже распустились листочки, продолговатые, тонко выточенные,

темно-зеленые с серебристым исподом; у верхушки искрилось, словно снег

под солнцем, маленькое белое соцветие.

И Арагорн воскликнул:

– Йе! утувьенес! Я нашел его! Это же отпрыск Древнейшего Древа! Но

как он здесь оказался? Он не старше семи лет!

Гэндальф подошел, взглянул и молвил:

– Воистину так: это сеянец прекрасного Нимлота, порожденного

Галатилионом, отпрыском многоименного Телпериона, Древнейшего из

Дерев. А как он оказался здесь в урочный час – этого нам знать не дано.

Однако же именно здесь было древнее святилище, и, должно быть, семя

Нимлота зарыли в землю еще до того, как прервался род Великих Князей и

иссохло Белое Древо. Преданья говорят, что плодоносит оно редко, но семя

его сохраняет животворную силу многие века и никому не ведомо, когда

оно прорастет. Запомни мои слова: если вызреет его плод, все до единого

семена должны быть посажены, чтобы Древо не вымерло. Да, тысячу лет

пролежало оно, сокрытое в земле, подобно тому как потомки Элендила

таились в северных краях. Но род Нимлота куда древнее твоего, Государь

Элессар.

Арагорн бережно потрогал деревце, а оно на диво легко отделилось от

земли, и все корни его остались в целости, и Арагорн отнес его во двор

цитадели. Иссохшее древо выкопали с великим почетом и не предали огню,

но отнесли покоиться на Рат-Динен. А на месте его, у фонтана, Арагорн

посадил юное деревце, и оно принялось как нельзя лучше; к началу июня

оно было все в цвету.

– Залог верный, – молвил Арагорн, – и, стало быть, недалек лучший

день моей жизни.

И он выставил на стены дозорных.

* * *

За день до солнцеворота примчались в столицу гонцы с гор Амон-Дин

и возвестили о том, что в Гондор явилась с севера конная дружина эльфов,

что они уже возле стен Пеленнора. И сказал Арагорн:

– Наконец-то! Пусть город готовится к великому празднеству!

В канун солнцеворота, под вечер, когда в сапфирном небе на востоке

зажигались светлые звезды, а запад еще золотил закат и веяло душистой

прохладой, северные гости приблизились к воротам Минас-Тирита.

Впереди ехали Элроир и Элладан с серебряным стягом, затем – Всеславур,

Эрестор и все домочадцы Элронда, и следом – владыки Кветлориэна,

Галадриэль и Келеборн на белых конях, во главе эльфийской свиты,

облаченной в серые плащи, с самоцветами в волосах; шествие замыкал

властительный Элронд, равно прославленный между людей и эльфов, и в

руке у него был скипетр Ануминаса, древней столицы Арнора. А рядом с

ним на сером иноходце ехала дочь его Арвен, эльфийская Вечерняя Звезда.

Алмазным блеском лучился ее венец; казалось, вечер заново озарило

нежное сияние ее благоуханной прелести, и, задыхаясь от восторга, Фродо

обратился к Гэндальфу:

– Наконец-то я понимаю, чего мы дожидались. И дождались. Теперь

мы не только дню будем радоваться, ночь тоже станет прекрасной и