благодатной. Кончились наши страхи!

Государь приветствовал своих гостей, и они спешились; Элронд отдал

ему скипетр и соединил руку своей дочери с рукой Арагорна; шествие

двинулось вверх по улицам, и все небо расцвело звездами. Так Арагорн, Великий Князь Элессар, обручился с Арвен Ундомиэль в великокняжеском

граде накануне солнцеворота, и кончилась их долгая разлука, и сбылись их

ожидания.

Глава VI

Расставания

Дни празднества миновали: пора было и честь знать, домой

отправляться. Фродо пошел к Государю; они с княгиней Арвен сидели у

фонтана, возле цветущего Древа, она играла на лютне и пела старинную

валинорскую песню. Оба они были ему рады, оба встали навстречу, и

Арагорн сказал:

– Ты, верно, домой собрался, Фродо. Что ж, всякому деревцу родная

земля слаще, но ты уж помни, дорогой друг, что теперь твоя родина – весь

Западный Край и везде ты желанный гость. Правда, доныне твой народ не

был прославлен в величавых преданьях, зато теперь прославится больше, чем иные погибшие царства.

– Да и то сказать, тянет меня в Хоббитанию, – отозвался Фродо. – Но

все же сначала надо бы в Раздол. Если кого не хватало в эти радостные дни,

так это Бильбо; я очень огорчился, что его не было среди домочадцев

Элронда.

– Чему тут огорчаться или удивляться, Хранитель? – спросила

Арвен. – Ты же знаешь, какова страшная сила Кольца, которое ты истребил.

Все, что ни сделано этой силою, все распалось. А твой родич владел

Кольцом дольше, чем ты, очень долго владел. Даже по-вашему он уже

древний старик и ждет тебя, а ему путешествовать больше невмочь.

– Тем скорее надо мне ехать к нему, – сказал Фродо.

– Поедешь через семь дней, – сказал Арагорн. – Мы ведь далеко тебя

проводим, до самой Ристании. Дня через три вернется Эомер – за телом

Теодена, и мы поедем вместе с ним: что надо, то надо. Кстати же,

подтверждается тебе завет Фарамира: ты вправе быть в пределах Гондора,

когда и где тебе угодно, с любыми спутниками. Хотел бы я вознаградить

тебя за твои подвиги, однако же нет для тебя достойной награды, бери, что

хочешь, а почести тебе в нашей земле всегда будут княжеские.

Но княгиня Арвен сказала:

– Есть для тебя награда. Недаром же я дочь Элронда. Когда он

отправится в Гавань, я не пойду с ним: как и Лучиэнь, я выбрала смертную

долю, и выбор мой столь же горек и столь же отраден. Ты, Хранитель, если

пожелаешь, займешь мое место. Быть может, раны твои нестерпимо заноют

или надавит страшным бременем память – что ж, тогда плыви на Запад, где

и раны твои исцелятся, и усталость исчезнет. Вот возьми – и носи на

память об Элессаре и Арвен, чью участь решила твоя судьба!

И она сняла кулон на серебряной цепочке – жемчужину, впитавшую

звездный блеск, – и надела его на шею Фродо.

– Это поможет тебе, – сказала она. – Защитит от наплыва тьмы и

ужаса.

* * *

Через три дня, как и было сказано, конунг Эомер Ристанийский

подъехал к Вратам во главе эореда из лучших витязей Мустангрима. Его

встретили с должным почетом, и за праздничной трапезой в Меретронде, Обеденном Чертоге, он был поражен красотой обеих государынь. После

трапезы он не пошел отдыхать, а попросил, нельзя ли вызвать к нему гнома

Гимли.

Когда же Гимли явился, Эомер ему сказал:

– Гимли, сын Глоина, секира у тебя под рукой?

– Нет, государь, – сказал Гимли, – но за нею в случае чего недолго и

сходить.

– Сам рассудишь, – сказал Эомер. – Помнится, вышла у нас размолвка

насчет Владычицы Златолесья, и покамест размолвка не улажена. Так вот, нынче я видел Владычицу воочию.

– Ну и что же, государь, – спросил Гимли, – что ты скажешь теперь?

– Увы! – отвечал Эомер. – Не могу признать ее первой красавицей.

– Тогда я пошел за секирой, – сказал Гимли.

– Но сперва позволь хоть немного оправдаться, – сказал Эомер. –

Видел бы я ее раньше, где других никого не было, я бы сказал все твои

слова и к ним бы еще добавил. Но теперь скажу иначе: первейшая

красавица у нас – великая княгиня Арвен, Вечерняя Звезда, и если кто не

согласен, то я сам вызываю его на бой. Так что, послать за мечом?

Гимли низко склонил голову.

– Нет, государь, со мной у тебя не будет поединка, – сказал он. – Ты

выбрал закатную прелесть, меня же пленила утренняя. И сердце мое

говорит, что утро – не наша участь, что мы видим утро в последний раз.