– Туда и пойдем, – сказал Фродо.

Невдалеке от перепутья они набрели на огромное дуплистое дерево,

еще живое, поросшее пучками тоненьких веточек вокруг темных ран от

давно обломившихся сучьев; в дупло можно было залезть через широкую

щель, невидимую с дороги. Они и залезли, уселись на палой листве и

гнилых щепках. Отдохнули и перекусили за тихой беседой, время от

времени настораживая уши.

Когда они снова выбрались на дорожку, уже смеркалось. Западный

ветерок, вздыхая, перебирал ветви. Листья перешептывались. Дорогу их

мягко и медленно поглотил сумрак. На угрюмом востоке высоко над

деревьями засветилась звезда. Они шли рядышком, нога в ногу, чтоб не

падать духом. Зажглись другие звезды, крупные и яркие, хоббиты

перестали беспокоиться и больше не прислушивались к цокоту копыт. Они

даже замурлыкали, по хоббитскому обыкновению: хоббиты мурлычут,

возвращаясь домой ночью. Обычно они мурлычут-напевают приглашение к

ужину или постельную песню; но эти хоббиты затянули походную песню

(конечно же, приглашающую, кроме всего прочего, к ужину и спатеньки).

Слова сочинил Бильбо Торбинс, а напев был древнее здешних гор, и Фродо

научился ему, гуляя с Бильбо по Ручьевой долине и беседуя о

Приключениях. Слова такие:

Еще не выстыл сонный дом,

Еще камин пылает в нем,

А мы торопимся уйти

И, может, встретим на пути

Невиданные никогда

Селенья, горы, города.

Пусть травы дремлют до утра —

Нам на рассвете в путь пора!

Зовут на отдых вечера —

Не зазовут: не та пора!

Поляна, холм, усадьба, сад

Безмолвно ускользнут назад:

Нам только б на часок прилечь,

И дальше в путь, до новых встреч!

Быть может, нас в походе ждет

Подземный путь, волшебный взлет —

Сегодня мимо мы пройдем,

Но завтра снова их найдем,

Чтоб облететь весь мир земной

Вдогон за солнцем и луной!

Наш дом уснул, но мир не ждет —

Зовет дорога нас вперед:

Пока не выцвела луна,

Нам тьма ночная не страшна!

Но мир уснул, и ждет нас дом,

Вернемся и камин зажжем:

Туман, и мгла, и мрак, и ночь

Уходят прочь, уходят прочь!..

Светло, и ужин на столе —

Заслуженный уют в тепле.

И кончилась песня.

– Приют в дупле! Приют в дупле! – переиначил Пин.

– Тише! – сказал Фродо. – Как будто снова стук копыт.

Все трое замерли, словно тени. По долине раскатывался цокот, пока

еще дальний, но все ближе – с подветренной стороны. Они юркнули

поглубже в густую тень угрюмых деревьев.

– Убегать не будем, – сказал Фродо. – Нас не видно, а я хочу поглядеть:

неужели еще один?

Цокот приближался. Прятаться как следует было уже некогда, и Сэм с

Пином схоронились за огромным пнем, а Фродо залег неподалеку от

тропки. Светло-серой полосой прорезала она лесной сумрак. Наверху

вызвездило, но луны не было.

Копыта стихли. Фродо увидел черный промельк между деревьями – и

обе тени, словно кто-то вел лошадь, слились с темнотой. Потом черная

фигура возникла там, где они сошли с тропки, в том самом месте. Тень

заколыхалась, и Фродо расслышал тихое внимательное сопение, а потом

тень словно бы осела и поползла к нему.

Фродо опять подумал, что надо надеть Кольцо. И, будто повинуясь

чьему-то велению, не понимая, что делает, нашарил его в кармане. Стояла

страшная тишина; но вдруг раздалась звонкая песня и зазвучал легкий

смех. Чистые голоса, словно веселые колокольчики, всколыхнули

прохладный ночной воздух. Черная тень поднялась, попятилась и,

слившись с тенью лошади, утонула в сумраке по ту сторону тропки. Фродо

перевел дыхание.

– Эльфы! – воскликнул Сэм, хрипло, как спросонья. – Эльфы,

сударь! – Он бы так и кинулся на голоса, но Фродо с Пином удержали его.

– Да, эльфы, – сказал Фродо. – Это ведь Лесной Угол – они здесь почти

каждый год проходят весной и осенью. Вот уж кстати! Вы же ничего не

видели, а Черный Всадник спешился и пополз прямо к нам; и дополз бы, если б не их песня. Она его спугнула.

– Ну а к эльфам-то – идем или не идем? – заторопил Сэм. Про

всадника он уже и думать забыл.

– Слышишь ведь, они сами к нам идут, – сказал Фродо. – Надо только

подождать.

Пение приближалось. Один ясный голос пел звонче всех остальных.

Слова были дивные, древние, один Фродо понимал их, да и то с трудом. Но

вслушиваться было и не надо: напев подсказывал слова. Фродо разобрал их

так:

Зарница всенощной зари