уснувшего Бильбо, на его спокойную улыбку. Сэм окинул взглядом

комнату, поглядел, как тени пляшут по стенам, и тихо сказал:

– Ох, господин Фродо, не больно-то он много написал с тех самых пор.

И нашу повесть вряд ли напишет.

Бильбо приоткрыл один глаз, будто услышал, и поудобней уселся в

кресле.

– Ну так-таки клонит и клонит в сон, – сказал он. – А уж ежели писать,

так писать стихи, что ли. Фродо, друг ты мой любезный, ты как, не

откажешься немножко навести у меня порядок? Ну, прибери бумажки,

заметки, дневник мой и, пожалуй что, возьми-ка ты все это с собой, а? У

меня, понимаешь, как-то не было времени разобраться. Сэм тебе поможет,

как сумеет, а ежели что получится, приезжай, я прогляжу. Придираться, честное слово, не буду.

– Конечно же! – сказал Фродо. – И, само собой, скоро вернусь: нынче

это не путь, а прогулка. Государь позаботится, при нем все дороги станут

безопасны.

– Вот и спасибо тебе, милый ты мой! – сказал Бильбо. – Облегчил ты

мою душу.

И немедля заснул крепче прежнего.

На другой день Гэндальф и хоббиты прощались с Бильбо у него в

комнате: на холод он выходить не хотел; потом попрощались с Элрондом и

со всеми его домочадцами.

Когда Фродо стоял на пороге, Элронд пожелал ему счастливого пути и

тихо сказал после напутствия:

– Тебе, Фродо, наверно, незачем сюда возвращаться, разве что не

сегодня завтра. А в это самое время года, когда золотые листья еще не

опадают, встретишь Бильбо в лесах Хоббитании. И я с ним буду.

Таковы были прощальные слова Элронда, и один Фродо их услышал и

запомнил.

Глава VII

Домой

Теперь их путь лежал прямиком на запад, через Пригорье в

Хоббитанию. Им не терпелось снова увидеть родные края, но ехали

поначалу медленно: Фродо занемог. У Бруиненской переправы он застыл

как вкопанный, и глаза его мертвенно потускнели. За этот день он не сказал

ни слова; было шестое октября.

– Плохо тебе, Фродо? – тихо спросил Гэндальф, подъехав к нему.

– Да, плоховато, – отозвался Фродо. – Раненое плечо онемело, и

кругом точно смерклось. Нынче с тех пор ровно год.

– Увы, иную рану можно залечить, но не исцелить, – вздохнул

Гэндальф.

– Моя, наверно, из таких, – сказал Фродо. – Боюсь, для меня нет

возврата: доберусь до Хоббитании, а она совсем другая, потому что я уже

не тот. Я отравлен и изувечен: клинок назгула, жало Шелоб, зубы

Горлума… и меня изнурило тяжкое, неизбывное бремя. Где ж найду я

покой?

Гэндальф промолчал.

А назавтра к вечеру боль унялась, тоска отступила, и Фродо стал опять

весел, будто и вовсе забыл о давешнем черном удушье. Незаметно летели

дни; они подолгу отдыхали в лесах, разубранных поредевшей багряно-

желтой листвой, пронизанных осенним солнцем. Наконец подъехали к

Заверти; вечерело, и черная тень горы, казалось, преграждала путь. Фродо

попросил их поторопиться и, не взглянув на гору, проскакал сквозь тень, опустив голову и закутавшись в плащ. В эту ночь погода изменилась:

налетел холодный и буйный западный ветер с дождем и желтые листья

метались вокруг, как стаи встревоженных птиц. А в Четборе деревья уж

почти оголились, и Пригорье заслонила мутная дождевая завеса.

Сыро и ветрено было вечером двадцать восьмого октября, когда пятеро

путников взъехали по косогору к Южным Воротам Пригорья. Ворота были

накрепко заперты, дождь хлестал в лицо, и хмурилось из-под плывущих

туч низкое серое небо. Хоббиты слегка приуныли: все-таки не заслужили

они такой уж неприветливой встречи.

Кричали, стучали – наконец вышел привратник со здоровенной

дубиной. Он опасливо, подозрительно присматривался к ним; потом

разглядел Гэндальфа и признал в его спутниках хоббитов – правда, каких-

то диковинных. Тогда он просветлел и кинулся отпирать ворота.

– Заезжайте, заезжайте! – сказал он. – Новостей у вас, конечно, куча, у

нас тоже, словцом бы перекинуться, да куда там: холодно, льет, собачья, вообще, погода. Вот Лаврик – это уж само собой – приютит вас в

«Гарцующем пони», там обо всем расскажете и наслушаетесь.

– А ты зайдешь туда попозже, узнаешь все скопом и кучу сверх того, так, что ли? – рассмеялся Гэндальф. – Как там у вас поживает Горри?

Привратник насупился.

– Горри у нас не поживает, – буркнул он. – Вы Лавра спросите, он вам

обо всем расскажет. Словом, добрый вечер!

– Тебе того же! – пожелали они, проезжая, и заметили, что за оградою