– Проезжих побольше – это я не против, ежели приличный народ, –

сказал он. – Только всякого там разбойного сброда с нас хватит. И вообще

чужакам нечего ни в Пригорье соваться, ни возле Пригорья болтаться. Нам

лишь бы жить не мешали. А то, знаете, набегут невесть какие невесть

откуда, начнут – да не селиться, шляться будут, и Глухомань-то всю загадят.

– Не тревожься, Лавр, жить вам не помешают, – сказал Гэндальф. – От

Изена до Сероструя, от Брендидуима до юго-западных побережий могут

расселиться целые народы, и все равно ближние к вам селенья будут за

несколько суток езды. И за сотню миль отсюда к северу, там, где нынче

совсем заглох Неторный Путь, прежде много жило людей – и на Северном

Нагорье, и на берегах Тусклоозера.

– Это где же, у Покойницкой Гати, что ли? – еще недоверчивее

спросил Наркисс. – Да там, говорят, кругом привиденья. Разбойник и тот

забрести туда побоится.

– Следопыты не боятся туда забредать, – сказал Гэндальф. –

Покойницкая Гать, говоришь? Да, я знаю, давненько так именуются у вас

тамошние развалины; а на самом деле, Лавр, это Форност-Эраин, Северн

Великокняжеский. И недалек тот день, когда нынешний Государь

отправится туда, чтобы воздвигнуть заново древнюю столицу Арнора. Ну и

пышная же свита проедет через Пригорье!

– А что, оно, пожалуй бы, и неплохо, – заколебался господин

Наркисс. – Может, и дела чуток поправятся. Если только он, этот ваш

Государь, не станет наводить в Пригорье свои порядки.

– Не станет, – пообещал Гэндальф. – Ему и ваши порядки сгодятся.

– Ну да? – озадаченно усомнился Наркисс. – Хотя и то сказать, что ему

наши порядки: сидит себе сотни за три миль от нас на высоком троне в

огромном замке и попивает вино – из золотой небось чаши. Какое ему дело

до моего «Пони» или до моего пива? Кстати скажу, пиво-то у меня

хорошее, еще даже лучше прежнего, над ним Гэндальф прошлой осенью

поколдовал, и с тех пор все пьют не нахвалятся. Уж такое спасибо, уж такое

утешенье!

– Ишь ты, даже лучше прежнего, – заметил Сэм. – А он-то говорит, у

вас пиво всегда было отличное.

– Кто говорит, Государь?

– Он самый. Бродяжник, главарь Следопытов. А до вас это разве еще

не дошло?

Тут наконец дошло: на широком лице господина Наркисса

изобразилось несказанное изумление – глаза округлились, рот разинулся до

ушей, и он крякнул.

– Бродяжник, ну и ну! – выговорил он, когда снова обрел речь. – На

троне, в короне и с золотой чашей! Батюшки, это что ж теперь будет?

– В Пригорье-то уж точно будет даже лучше, чем было, – сказал

Гэндальф.

– Да вроде бы так, будем надеяться, – более или менее согласился

Наркисс. – Ну что, хорошо поговорили, давным-предавно не случалось мне

вести такой приятной беседы. Теперь в самый раз соснуть, тем более, прямо скажу, будто у меня от сердца чуть-чуть отлегло. Надо, конечно, головой как следует подумать, но это уж я утром, на свежую голову.

Словом, кто куда, а я спать, да и вам, поди, давно уж пора на боковую. Эй,

Ноб! – крикнул он, приоткрыв дверь. – Эй ты, Ноб-телепень! Эй, Ноб! –

снова крикнул он и вдруг хлопнул себя по лбу. – Что-то я вроде вспомнил,

только забыл что.

– Может, снова письмо какое забыли отдать, господин Наркисс? –

лукаво осведомился Мерри.

– Посовеститесь, господин Брендизайк, нашли что вспоминать! Ну

вот, сбили вы меня. О чем бишь я? Ноб, на конюшню, ага! Мне чужого не

надо, а что ваше, то ваше. Помните – лошадей свели, а вы купили пони у

Бита Осинника, помните? Так здесь он, ваш пони, сам собой прибежал, а

уж откуда – это вы лучше моего знаете. Лохматый был, что твой бродячий

пес, и тощий, как вешалка, но живехонек. Ноб его выходил.

– Ну да? Мой Билл! – закричал Сэм. – Эх и везучий же я, что там

Жихарь ни говори! Раз-два, и еще одно желание исполнилось. Да где же

он?

И Сэм лег спать не раньше, чем наговорился в конюшне с Биллом.

В Пригорье они на денек задержались, и уж вечером-то у господина

Наркисса дела шли как нельзя лучше. Любопытство превозмогло все

страхи, и в Общей зале яблоку негде было упасть. По долгу учтивости

вышли туда и наши хоббиты; их, разумеется, закидали вопросами. Народ в

Пригорье был памятливый, и все наперебой интересовались, написал ли

Фродо обещанную книгу.