обратно в свои конурки и заживете как ни в чем не бывало. Подумаешь, замок Сарумана! Его можно разрушить, хозяина выгнать, а ваш дом – ваша

крепость. В случае чего Гэндальф вас в обиду не даст.

И Саруман опять расхохотался.

– Это Гэндальф-то! Да вы отслужили ему – и все, какое ему теперь

дело до вас? Нет, вы, треща без умолку, потащились за ним окольным

путем, далеко в объезд своей странишки. Ну, я и подумал, что раз вы такое

дурачье, то надо вас немного опередить и как следует проучить. Времени

оказалось маловато, да и людей тоже, а то бы моего урока вам на всю жизнь

хватило. Но ничего, может, и хватит, я тут у вас хорошо похозяйничал. Как

утешительно мне будет вспоминать, что хоть на вас я выместил свои

обиды!

– Если тебе осталось только этим утешаться, то мне тебя жаль, –

сказал Фродо. – Боюсь, пустое это утешение. Уходи сейчас же и навсегда!

Хоббиты видели, как Саруман вышел из хибары; угрюмой толпой

надвинулись они к дверям Торбы и отозвались на слова Фродо гневными

возгласами:

– Не отпускай его! Его надо убить. Он злодей и кровопийца. Убьем

его!

Саруман с усмешкой окинул взглядом враждебные лица.

– Убейте, попробуйте, храбренькие хоббитцы; вас, убийц, я вижу,

много скопилось. – Он выпрямился во весь рост, и черные глаза его грозно

сверкнули. – Только не думайте, что я, обездоленный, лишился всей своей

колдовской силы. Кто тронет меня – умрет страшной смертью. А если

кровь моя обагрит землю Хоббитании, земля ваша навеки станет

бесплодной.

Хоббиты попятились. Но Фродо молвил:

– Да не верьте вы ему! Никакой колдовской силы у него нет, лишь

голос его обманывает и завораживает тех, кто поддастся. Но убивать его я

не позволю. Не надо мстить за месть – только зла в мире прибудет.

Саруман, уходи немедля!

– Гниль! Эй ты, Гниль! – крикнул Саруман, и из ближней хибары

выполз на четвереньках Гнилоуст – точь-в-точь побитый пес. – В дорогу, Гниль! – приказал Саруман. – Тут опять явились эти красавчики-

господинчики, они нас выгоняют. Пошли!

Гнилоуст поплелся за Саруманом. А Саруман поравнялся с Фродо, в

руке его блеснул кинжал, и он нанес страшный, молниеносный удар. Но

клинок скользнул по скрытой мифрильной кольчуге и обломился. С десяток

хоббитов, и первым из них Сэм, кинулись вперед и швырнули наземь

незадачливого убийцу. Сэм обнажил меч.

– Нет, Сэм! – сказал Фродо. – Все равно убивать его не надо. И уж тем

более нельзя убивать, когда он в черной злобе. Ведь он был когда-то велик,

он из тех, на кого мы не смеем поднимать руку. Теперь он падший, однако

ж не нам судить его: как знать, может, он еще возвеличится.

Саруман встал; он пристально поглядел на Фродо – с почтительным

изумлением и глубокой ненавистью.

– Да, ты и вправду вырос, невысоклик, – сказал он. – Да, да, ты очень

даже вырос. Ты стал мудрым – и жестоким. Теперь из-за тебя в моей мести

нет утешенья, и милосердие твое мне горше всего на свете. Ненавижу тебя

и твое милосердие! Что ж, я уйду и тебя больше не потревожу. Но не жди,

не пожелаю тебе на прощанье ни здоровья, ни долгих лет жизни. Ни того,

ни другого тебе не будет. Впрочем, тут уж не я виною. Я лишь

предсказываю.

Он пошел прочь, и хоббиты расступались перед ним, побелевшими

пальцами сжимая оружие. Гнилоуст помедлил и последовал за ним.

– Гнилоуст! – сказал Фродо. – У тебя, может статься, путь иной. Мне

ты никакого зла не причинил. Отдохнешь, отъешься, окрепнешь – и,

пожалуйста, иди своей дорогой.

Гнилоуст остановился и жалко взглянул на него, почти что готовый

остаться. Саруман обернулся.

– Не причинил зла? – хихикнул он. – Какое там зло! Даже ночью он

вылезает только затем, чтобы поглядеть на звезды. Тут кто-то, кажется, спрашивал, куда подевался Лотто? Ты ведь знаешь, Гниль, куда он

подевался? Ну-ка, расскажи!

– Нет, нет! – съежившись, захныкал Гнилоуст.

– Да ладно, чего там, – сказал Саруман. – Это он, Гниль, прикончил

вашего Генералиссимуса, вашего разлюбезненького Вождя. Что, Гниль,

неправда? Правда! Заколол его, я так думаю, во сне. А потом закопал, хотя

вряд ли: Гниль у нас всегда такой голодненький. Нет, ну что вы, куда вам с

ним. Оставьте эту мразь мне.

Диким бешенством загорелись красные глаза Гнилоуста.

– Ты мне сказал это сделать, ты меня заставил, – прошипел он.