расчищать Торбу и Кручу, возводить заново Исторбинку. Песчаный карьер

заровняли, разбили на его месте садик, вырыли новые норы на южной

стороне Кручи и отделали их кирпичом. Жихарь опять поселился в норе

номер 3 и говаривал во всеуслышание:

– Ветер – он одно сдует, другое нанесет, это уж точно. И все хорошо,

что кончается еще лучше!

Думали, как назвать новый проулок: может, Боевые Сады, а может,

Главнейшие Смиалы. Хоббитский здравый смысл, как всегда, взял верх:

назвали его Новый проулок. И только в Приречье, опасно шутя, называли

его Могилой Шаркича.

Главный урон был в деревьях – их, по приказанию Шаркича, рубили

где ни попадя, и теперь Сэм хватался за голову, ходил и тосковал. Это ведь

сразу не исправишь: разве что праправнуки, думал он, увидят Хоббитанию,

какой она была.

И вдруг однажды – за прочими-то делами у него память словно

отшибло – он вспомнил о шкатулке Галадриэли. Поискал, нашел эту

шкатулку и принес показать ее другим Путешественникам (их теперь

только так называли) – что они посоветуют.

– А я все думал, когда-то ты о ней вспомнишь, – сказал Фродо. –

Открой!

Внутри оказалась серая пыль и крохотное семечко, вроде бы орешек в

серебре.

– Ну, и чего теперь делать? – спросил Сэм.

– Ты, пожалуй что, кинь все это на ветер в какой-нибудь ветреный

день, – посоветовал Пин, – а там посмотрим, что будет.

– На что смотреть-то? – не понял Сэм.

– Ну, или выбери участок, высыпь там, попробуй, что получится, –

сказал Мерри.

– Наверняка ведь Владычица не для меня одного это дала, – возразил

Сэм, – тем более – у всех беда.

– Ты у нас садовод, Сэм, – сказал Фродо, – вот и распорядись подарком

как лучше да побережливее. В этой горсточке, наверно, каждая пылинка на

вес золота.

И Сэм посадил побеги и сыпнул пыли повсюду, где истребили самые

красивые и любимые деревья. Он исходил вдоль и поперек всю

Хоббитанию, а первым делом, понятно, Приречье и Норгорд – но тут уж

никто не обижался. Когда же мягкой серой пыли осталось совсем немного,

он пошел к Трехудельному Камню, который был примерно посредине края,

и рассеял остаток на все четыре стороны с благодарственным словом.

Серебристый орешек он посадил на Общинном лугу, на месте бывшего

Праздничного Дерева: что вырастет, то вырастет. Всю-то зиму он вел себя

терпеливей некуда: хаживал, конечно, посмотреть, как оно растет, но уж

совсем редко, не каждый день.

Ну а весной началось такое… Саженцы его пошли в рост, словно

подгоняя время, двадцать лет за год. На Общинном лугу не выросло, а

вырвалось из-под земли юное деревце дивной прелести, с серебряной

корою и продолговатыми листьями; к апрелю его усыпали золотистые

цветы. Да, это был мэллорн, и вся округа сходилась на него любоваться.

Потом, в грядущие годы, когда красота его стала неописуемой, приходили

издалека – шутка ли, один лишь мэллорн к западу от Мглистых гор и к

востоку от Моря, и чуть ли не самый красивый на свете.

Был 1420 год сказочно погожий: ласково светило солнце, мягко,

вовремя и щедро струились дожди, а к тому же и воздух был медвяный, и

на всем лежал тихий отсвет той красоты, какой в Средиземье, где лето

лишь мельком блещет, никогда не бывало. Все дети, рожденные или

зачатые в тот год – а в тот год что ни день зачинали или родили, – были

крепыши и красавцы на подбор, и большей частью золотоволосые, среди

хоббитов невидаль. Все уродилось так обильно, что хоббитята едва не

купались в клубнике со сливками, а потом сидели на лужайках под сливами

и ели до отвала, складывая косточки горками, точно завоеватели черепа, и

отползали к другому дереву. Никто не хворал, все были веселы и довольны,

кроме разве что косцов – уж больно пышная выросла трава.

В Южном уделе лозы увешали налитые гроздья, «трубочное зелье»

насилу собрали, и зерна было столько, что амбары ломились. А на севере

уродился такой ядреный ячмень, что тогдашнее пиво поминали добрым

словом еще и лет через двадцать. Какой-нибудь старикан, пропустивши

после многотрудного дня пинту-другую, со вздохом ставил кружку и

говорил:

– Ну, пивко! Не хуже, чем в четыреста двадцатом!

Сперва Сэм жил у Кроттонов вместе с Фродо, но, когда закончили

Новый проулок, он переселился к Жихарю – надо же было присматривать