перемогся тайком, чтоб не беспокоить Сэма: его первенец родился двадцать

пятого. Счастливый отец торжественно записал эту дату и явился к хозяину.

– Тут такое дело, сударь, – сказал он, – я к вам за советом. Мы с

Розочкой решили назвать его Фродо, с вашего позволения; а это вовсе не

он, а она. Я не жалуюсь, тем более уж такая красавица – по счастью, не в

меня, а в Розочку. Но вот как нам теперь быть?

– А ты следуй старому обычаю, Сэм, – сказал Фродо? – Назови

именем цветка: у тебя, кстати, и жена Роза. Добрая половина хоббитанок

носит цветочные имена – чего же лучше?

– Это вы, наверно, правы, сударь, – согласился Сэм. – В наших

странствиях я наслышался красивых имен, но уж больно они, знаете,

роскошные, нельзя их изо дня в день трепать. Жихарь, он что говорит?

«Ты, – говорит, – давай подбери имя покороче, чтоб укорачивать не

пришлось». Ну а ежели цветочное, тогда ладно, пусть и длинное: надо

подыскать очень красивый цветок. От нее и сейчас-то глаз не оторвешь, а

потом ведь она еще краше станет.

Фродо немного подумал.

– Не хочешь ли, Сэм, назвать ее Эланор — помнишь, такие зимние

золотистые цветочки на лугах Кветлориэна?

– В самую точку, сударь! – с восторгом сказал Сэм. – Ну прямо как по

мерке.

Малышке Эланор исполнилось шесть месяцев, и ранняя осень стояла

на дворе, когда Фродо позвал Сэма к себе в кабинет.

– В четверг день рождения Бильбо, Сэм, – сказал он. – Все, перегнал

он Старого Крола: сто тридцать один ему стукнет.

– И правда! – сказал Сэм. – Вот молодец-то!

– Знаешь, Сэм, – сказал Фродо, – ты пойди-ка поговори с Розой – как

она, не отпустит ли тебя со мной. Ненадолго, конечно, и недалеко, пусть не

волнуется, – грустно прибавил он.

– Сами понимаете, сударь, – отозвался Сэм.

– Чего тут не понимать. Ладно, хоть немного проводишь. Ну все-таки

отпросись у Розы недели на две и скажи ей, что вернешься цел и невредим,

я ручаюсь.

– Да я бы с превеликой радостью съездил с вами в Раздол и повидал

господина Бильбо, – вздохнул Сэм. – Только место ведь мое здесь, как же

я? Кабы можно было надвое разорваться…

– Бедняга ты! Да, уж либо надвое, либо никак, – сказал Фродо. –

Ничего, пройдет. Ты как был из одного куска, так и останешься.

За день-другой Фродо вместе с Сэмом разобрал свои бумаги, отдал ему

все ключи и наконец вручил толстенную рукопись в алом кожаном

переплете; страницы ее были заполнены почти до конца – сперва тонким, кудреватым почерком Бильбо, но большей частью его собственным,

убористым и четким. Рукопись делилась на главы – восьмидесятая не

закончена, оставалось несколько чистых листов. Заглавия вычеркивались

одно за другим:

Мои записки. Мое нечаянное путешествие. Туда и потом обратно. И

что случилось после.

Приключения пятерых хоббитов. Повесть о Кольце Всевластья,

сочиненная Бильбо Торбинсом по личным воспоминаниям и по рассказам

друзей. Война за Кольцо и наше в ней участие.

После зачеркнутого твердой рукой Фродо было написано:

ГИБЕЛЬ

ВЛАСТЕЛИНА КОЛЕЦ

И

ВОЗВРАЩЕНЬЕ ГОСУДАРЯ

(Воспоминания невысокликов Бильбо и Фродо из Хоббитании, дополненные по

рассказам друзей и беседам с Премудрыми из Светлого Совета)

А также выдержки из старинных эльфийских преданий, переведенные Бильбо в

Раздоле

– Господин Фродо, да вы почти все дописали! – воскликнул Сэм. – Ну,

вы, видать, и потрудились в этот год!

– Я все дописал, Сэм, – сказал Фродо. – Последние страницы

оставлены для тебя.

Двадцать первого сентября они отправились в путь: Фродо – на пони,

на котором ехал от самого Минас-Тирита и которого назвал Бродяжником, а

Сэм на своем любезном Билле. Утро выдалось ясное, золотистое. Сэм не

стал спрашивать, как они поедут; авось, думал он, догадаюсь по дороге.

Поехали они к Лесному Углу проселком, что вел на Заводи; пони

бежали легкой рысцой. Заночевали на Зеленых Холмах и под вечер

двадцать второго спускались к перелескам.

– Да вон же то самое дерево, за которым вы спрятались, когда нас

нагнал Черный Всадник! – сказал Сэм, показывая налево. – Честное слово,

будто все приснилось.

Смеркалось, и впереди, на востоке, мерцали звезды, когда они

проехали мимо разбитого молнией дуба и углубились в заросли орешника.

Сэм помалкивал: перед ним проплывали воспоминания. Но вскоре он