пожалуйста!» (это он в письме) – «можно было ее просто посвятить

Англии, моей стране».

Вот и видно, что не писатель Толкин – в том смысле, с каким мы

привыкли связывать писательство. Визионер какой-то, выдумщик. К

двадцати восьми годам жизнь дает ему столько материала! Можно о

детстве, о раннем сиротстве, что-нибудь в жанре «Дэвида Копперфилда».

Можно школьный роман, религиозно-проблемный, университетский,

можно вполне содержательную любовную историю. А военный опыт чего

стоит! Взять хоть ровесника его, Р. Олдингтона, модного в 20—30-е годы

представителя английского «потерянного поколения». Тот на передовой

провел гораздо меньше, но не простил этого своей родине и в романе

«Смерть героя» излил законное негодование против Англии, заключив

прочувствованный монолог словами: «Да поразит тебя сифилис, старая

сука!»

Так что очень нетипичен и совсем не ко времени был стыдливо-

патриотический замысел Толкина слить «в одно широкое и ясное лазорье»

видение мира, присущее англосаксонскому, кельтскому, исландскому,

норвежскому, финскому эпосам. Когда-то он писал о «Калевале»: «Хотел

бы я, чтобы у нас в Англии было что-нибудь в этом роде». Теперь он

вознамерился создать «что-нибудь в этом роде» в крайне неблагоприятной

общественной атмосфере – и если не вопреки своему жизненному опыту,

то почти вне связи с ним. Но без сопряжения с жизненным опытом, с

современностью могло получиться только то, что и получалось, –

псевдоэпос, стилизация, имитация. Другое дело, что сам по себе опыт еще

не подсказка; надо найти способ его использования, приобщения к

замыслу, пусть и самому фантастическому.

И замысел этот добрых два десятилетия срастался с его профессией,

душой, воображением и даже просто бытом. Срастался – и, разумеется,

преображался. Он стал называться «Сильмариллион» – потому что

сердцевиной его сюжета сделалась история трех украденных из рая

земного, страны Валинор, волшебных бриллиантов, Сильмариллов.

Валинор же стал обителью божеств, или, если угодно, архангелов-

демиургов, соучастников творения мира, Средиземья. Кроме того, Валинор

– обетованный край для первородных существ Средиземья, бессмертных

эльфов. Там бессмертье им не в тягость, а в Средиземье оно их постепенно

изнуряет, становясь дурной циклической бесконечностью аналогичных

происшествий. Поэтому людям, сотворенным вслед за эльфами в том же

облике, смерть дарована в виде особой милости, как таинственный залог

иного, высшего назначенья, высшего, нежели даже блаженство.

Однако не будем вдаваться в тонкости; кое-что из этого нелишне знать

читателю «Властелина Колец», но поскольку «Сильмариллион» –

самостоятельное произведение, постольку мы его оставим в стороне. Так, в

стороне останется почти вся его первая часть, мифы творения, над

которыми Толкин трудился едва ли не больше всего и которые в

окончательной, посмертной редакции «Сильмариллиона» выглядят все-

таки довольно убого. Достаточно знать, что это – попытка образного

осмысления и, так сказать, сюжетной интерпретации первой главы

библейской Книги Бытия; тут нет ничего удивительного, потому что

Средиземье в начальном и конечном счете – наш мир. Отметим лишь, что

толкиновское осмысление гораздо более ортодоксально, чем это может

показаться на первый взгляд.

Зато не мешает знать, откуда взялись в Средиземье гномы, а также

орки, драконы, тролли и прочая нечисть, не говоря уже о самом Властелине

Колец. Гномы – плод самодеятельности одного из демиургов,

мастеровитого и нетерпеливого: он никак не мог дождаться, когда же

наконец вседержителю благоугодно будет кого-нибудь сотворить. Будучи

как бы телепатически в общих чертах знаком с вышним замыслом, демиург

сотворил существа кряжистые и упорные, хорошо приспособленные к

борьбе со злом (изначально опоганившим Средиземье), но несколько

аляповатые. Он не сообразил, что даровать им свободу воли не в его власти,

и так бы и остались гномы големами, если бы вседержитель не

смилостивился и не разрешил гномов – с тем только, что они покамест

будут почивать в горных недрах, а выйдут на свет божий в свой черед.

Поэтому в Средиземье и бытует легенда, будто гномы сами собой

произошли из камня.