Зло в Средиземье, как сказано, присутствует изначально: прародитель

его, сперва самый могущественный из демиургов, звался Мелкор. Он тоже

был соучастником замысла творения, но, движимый гордыней, своеволием

и своекорыстием, сделался его извратителем, самозваным князем мира

сего. Он-то и развел на земле нежить и нечисть, и одним из самых

мерзостных его деяний было выведение орков, ибо это – порченные мукой

и чародейством эльфы. Самовластие не терпит сопротивления, достоинства

и независимости, оно ненасытно, оно стремится быть вездесущим – и

Мелкор от начала веков и дней Средиземья всеми силами возвеличивался

путем разрушения, подавления, осквернения. Он – злой дух истории. Его

главный подручный, Саурон, – из числа младших демиургов – особенно

искусен по части лжи и коварства. Пока не пришел его срок, он был тенью

Мелкора, потом стал его местоблюстителем.

Когда Средиземье еще пребывало во тьме, Валинор озаряло сияние

двух деревьев; туда переселились благороднейшие из эльфов, и главный их

искусник, Феанор, изготовил и огранил три несравненных бриллианта –

Сильмарилла; оживленные его мастерством, они впитали свет деревьев и

лучились ярче звезд.

Мелкора они томили нестерпимым вожделеньем: он с того и начал, что

возжаждал Света, но для одного себя, и до времени затаился во тьме, ведь

похитить деревья было нельзя. Но вот открылся путь к прежде

недостижимому – погасить Свет и оставить его себе. И путь этот открыл

Феанор, ибо Сильмариллы созданы были не во славу Света: мастер

возлюбил дело рук своих, рукотворное сокровище, паче нерукотворного. Да

и волшебство всегда связано с заклятием, а заклятие – с проклятием. Такие

и тому подобные азбучно-мифологические прописи, так сказать заповедные

мифологемы, образуют подоплеку сюжетной игры «Сильмариллиона»,

задуманного как нечто вроде «Суммы мифологии». Пока и поскольку это

так, «Сильмариллион» немногим более чем лакомое блюдо для своего

брата специалиста, способного углядеть намеки и отсылки, оценить

сопряжения и соответствия, то есть прочесть его при свете «Калевалы» и

«Старшей Эдды». И все же… и все же есть здесь и свой нравственный

заряд, и самостоятельное сюжетное напряжение, да и игровое начало не

сводится к академическим забавам. Не нужно, правда, забывать, что мы

говорим о «Книге утраченных сказаний» в ее окончательном виде, то есть о

некоем синтезе попыток написать ее. А теперь вернемся к лиходейскому

умыслу Мелкора.

Первым делом он нашел себе сообщницу – исчадие мрака и пустоты,

именуемое Унголиант и принявшее облик громадной паучьей самки. Во

время праздника прокрались они к светоносным деревьям, и Мелкор

пронзил их черным копьем, а Унголиант высосала животворное сиянье.

Сильмариллы были ревниво укрыты от чужих глаз во дворце Феанора; тем

легче было Мелкору их похитить.

В наступившей вселенской тьме он перенесся на север Средиземья,

воздвиг там неприступную и неоглядную крепость Тонгородрим и в

глубине ее воссел на черный трон; чело его венчала железная корона с

тремя Сильмариллами.

С тех пор он уже не Мелкор, а Моргот («черный супостат» по-

эльфийски – так назвал его разъяренный Феанор); эта перемена имени

знаменует его превращение из подобия Локи, злокозненного божества

древнескандинавского пантеона, в сущего Люцифера, Владыку Мрака.

Феанор же с сыновьями и родичами дали страшную, кощунственную

клятву вернуть Сильмариллы любой ценой – «и лучше бы им этой клятвы

не давать, но нарушить ее было нельзя».

Отсюда начинается уже не мифологическая, а легендарная

предыстория Средиземья, на которую, как заметит читатель, нередко

оглядываются герои «Властелина Колец»; и среди ее героев все больше

людей. Архангелы-божества отступают за горизонт, а бессмертные (их,

правда, можно убить, и они могут зачахнуть) и благороднейшие эльфы,

поглощенные нескончаемыми войнами с Морготом, сплошь и рядом

оказываются деспотами, убийцами и вероломными злодеями. Худую

службу служит им их бессмертье, невозможность оглянуться на прожитую

жизнь. Их жизнь может только оборваться. Они в плену своей судьбы, а их

союзники люди, не покорившиеся злу и не связанные с ним порукой

волшебства, судьбе неподвластны. Нет нужды пересказывать эти легенды:

по мере надобности это делает сам Толкин, но уже совсем в другом