Смертельная злоба будоражила Лес. Сэм торопливо загасил маленький

костер и вытоптал искры. А Фродо, вконец потеряв голову, стремглав

помчался куда-то по тропке с истошным криком: «Помогите! Помогите!

Помоги-и-и-ите!» Он срывался на визг, но сам себя почти не слышал:

поднятый вязом вихрь обрывал голос, бешеный ропот листвы глушил его.

Но Фродо продолжал отчаянно верещать – от ужаса и растерянности.

А потом вдруг замолк – на крики его ответили. Или ему показалось?

Нет, ответили: сзади, из лесной глубины. Он обернулся, прислушался – да,

кто-то пел зычным голосом, беспечно и радостно, но пел невесть что:

Гол – лог, волглый лог, и над логом – горы!

Сух – мох, сыр – бор, волглый лог и долы!

В надежде на помощь и в страхе перед новой опасностью Фродо и Сэм

оба замерли. Вдруг несусветица сложилась в слова, а голос стал яснее и

ближе:

Древний лес, вечный лес, прелый и патлатый —

Ветерочков переплеск да скворец крылатый!

Вот уж вечер настает, и уходит солнце —

Тома Золотинка ждет, сидя у оконца.

Ждет-пождет, а Тома нет – заждалась, наверно,

Золотинка, дочь реки, светлая царевна!

Том кувшинки ей несет, песню распевает —

Древний лес, вечный лес Тому подпевает:

Летний день – голубень, вешний вечер – черен,

Вешний ливень – чудодей, летний – тараторень!

Ну-ка, буки и дубы, расступайтесь, братцы, —

Тому нынче недосуг с вами препираться!

Не шуршите, камыши, жухло и уныло —

Том торопится-спешит к Золотинке милой!

Они стояли как зачарованные. Вихрь словно выдохся. Листья обвисли

на смирных ветвях. Снова послышалась та же песня, и вдруг из камышей

вынырнула затрепанная шляпа с длинным синим пером за лентой тульи.

Вместе со шляпой явился и человек, а может, и не человек: ростом хоть

поменьше Громадины, но шагал втройне: его желтые башмаки на толстых

ногах загребали листву, будто бычьи копыта. На нем был синий кафтан, и

длинная курчавая густая борода заслоняла середину кафтана; лицо –

красное, как наливное яблоко, изрезанное смеховыми морщинками. В руке

у него был большой лист-поднос, а в нем плавали кувшинки.

– Помогите! – кинулись навстречу ему Фродо и Сэм.

– Ну! Ну! Легче там! Для чего кричать-то! – отозвался незнакомец,

протянув руку перед собой, и они остановились как вкопанные. – Вы куда

несетесь так? Мигом отвечайте! Я – Том Бомбадил, здешних мест хозяин.

Кто посмел обидеть вас, этаких козявок?

– Мои друзья попались! Вяз! – еле переводя дыхание, выкрикнул

Фродо.

– Понимаете ли, сударь, их во сне сцапали, вяз их схватил и не

отпускает! – объяснил Сэм.

– Безобразит Старый Вяз? Только и всего-то? – вскричал Том

Бомбадил, весело подпрыгнув. – Я ему спою сейчас – закую в дремоту.

Листья с веток отпою – будет знать, разбойник! Зимней стужей напою –

заморожу корни!

Он бережно поставил на траву поднос с кувшинками и подскочил к

дереву, туда, где торчали одни только ноги Мерри. Том приложил губы к

трещине и тихо пропел что-то непонятное. Мерри радостно взбрыкнул

ногами, но вяз не дрогнул. Том отпрянул, обломал низкую тяжелую ветку и

хлестнул по стволу.

– Эй! Ты! Старый Вяз! Слушай Бомбадила! – приказал он. – Пей

земные соки всласть, набирайся силы. А потом – засыпай: ты уже весь

желтый. Выпускай малышат! Хват какой нашелся!

Он схватил Мерри за ноги и мигом вытащил его из раздавшейся

трещины.

Потом, тяжко скрипя, разверзлась другая трещина, и оттуда вылетел

Пин, словно ему дали пинка. Со злобным старческим скрежетом

сомкнулись оба провала, дрожь пробежала по дереву, и все стихло.

– Спасибо вам! – сказали хоббиты в четыре голоса.

Том расхохотался.

– Ну а вы, малышня, зайцы-непоседы, – сказал он, – отдохнете у меня,

накормлю как следует. Все вопросы – на потом: солнце приугасло, да и

Золотинка ждет – видно, заждалась нас. На столе – хлеб и мед, молоко и

масло… Ну-ка, малыши, – бегом! Том проголодался!

Он поднял свои кувшинки, махнул рукой, приглашая за собою, и

вприпрыжку умчался по восточной тропе, во весь голос распевая что-то

совсем уж несуразное.

Разговаривать было некогда, удивляться тоже, и хоббиты поспешили за

ним.

Только спешили они медленно. Том скрылся из виду, и голос его

слышен был все слабей и слабей. А потом он вдруг опять зазвучал громко,

будто прихлынул:

Поспешайте, малыши! Подступает вечер!