– Прекрасная госпожа Золотинка! – промолвил наконец Фродо,

охваченный непонятным ликованием. Бывало, он обмирал от восторга,

внимая чарующим эльфийским голосам, но тут волшебство было совсем

другое, и восторг не теснил ему грудь, а согревал сердце: чудесное не было

чуждым. – Прекраснейшая госпожа! – повторил он. – Мне вдруг стала

внятной таинственная отрада ваших песен.

О тростинка стройная! Дочь Реки пречистой!

Камышинка в озере! Трель струи речистой!

О весна, весна и лето и сестрица света!

О капель под звонким ветром и улыбка лета!

И он осекся, сам себе удивляясь. А Золотинка рассмеялась.

– Добро пожаловать! – сказала она. – Вот не знала, что в Хоббитании

живут такие речистые хоббиты. Но ты, верно, дружен с эльфами: у тебя

такие ясные глаза и звонкий голос. Как хорошо, что вы до нас добрались!

Ну, рассаживайтесь, хозяин сейчас придет, только задаст корму лошадкам –

они ведь устали не меньше вашего.

Хоббиты ног под собой не чуяли и охотно уселись в низкие

тростниковые креслица. Золотинка хлопотала у стола, а они не сводили с

нее глаз, наслаждаясь, словно танцем, резвой прелестью ее движений. Со

двора доносилось веселое пение. Снова и снова повторялось уже

слышанное «сыр-бор», «гол-лог», «сух-мох», и звучал припев:

Молодчина Бомбадил – вовремя пришел ты к ним —

В голубом своем камзоле, а ботинки желтые!

– Прекрасная госпожа! – снова заговорил Фродо. – Может, это и

глупый вопрос, но все-таки скажите, кто такой Том Бомбадил?

– Он такой и есть, – отозвалась Золотинка, с улыбкой обернувшись к

нему.

Фродо вопросительно взглянул на нее.

– Ну да, вот такой, как предстал перед вами, – ответила она на его

вопросительный взгляд. – Он здесь всюду хозяин: ему подвластны леса и

воды, холмы и долы.

– Значит, он – повелитель здешнего края?

– Да нет же! – возразила она, и улыбка ее потускнела. – Как это было

бы тягостно! – прибавила она вполголоса, почти про себя. – Деревья и

травы и все обитатели нашего края живут себе и живут, ничьих им велений

не нужно. А Том Бомбадил – всем хозяевам хозяин. Он знает наперечет все

неведомые тропы и тайные броды, разгуливает по лесу и пляшет на холмах

средь бела дня и темной ночи; никто и ни в чем ему не помеха. Старый Том

Бомбадил не ведает страха – он здесь извечный хозяин.

Дверь распахнулась, и вошел Том Бомбадил. Он был без шляпы, его

пышные курчавые волосы венчала корона из желто-алых листьев. Том

рассмеялся, подошел к Золотинке и взял ее под руку.

– Вот она, моя хозяйка, в изумрудном блеске! – сказал он хоббитам. –

Вся в зеленом серебре и звездистых искрах! Больше свеч на стол, хозяйка!

Сдвинем занавески – и за доброю едой вечер минет быстро. Стол накрыт, и

ужин ждет – молоко да масло, белый хлеб и желтый мед – значит, все

прекрасно!

– Стол-то накрыт, – отозвалась Золотинка, – а вот гости готовы ли к

ужину?

Том захлопал в ладоши и весело удивился самому себе:

– Вот растяпа! Заспешил! Приглашает ужинать! А зайчата – чуть

живые, им умыться нужно. Ну-ка, милые, сюда. А плащи – снимайте. Есть

и мыло и вода – умывайтесь, зайцы!

Он отворил неприметную дверь в глубине зала, и хоббиты потянулись

за ним: короткий коридорчик, и за углом – дверь в северную пристройку с

покатым потолком. По стенам тесаного камня развешаны были зеленые

циновки и желтые коврики, плиточный пол устилал свежий тростник. У

одной стены рядком лежали четыре плотных тюфячка и белые стопки

постельного белья; у другой, напротив, стояла широкая скамья, а на ней –

глиняные плошки и коричневые кувшины с кипятком и холодной водой. И

возле каждого ложа – мягкие зеленые шлепанцы.

Вскоре умытые и освеженные хоббиты сидели за столом, по двое с

боков, во главе – хозяин, против него – Золотинка. Ужинали долго и весело.

Изголодавшиеся хоббиты уплетали за обе щеки, но сыру и сливок, хлеба и

меда, зелени и ягод было вдоволь. Пили они из своих кубков словно бы

кристальную родниковую воду, но она веселила пуще вина и развязала им

языки. Вдруг оказалось, что они звонко распевают, словно петь было легче

и проще, чем говорить.

Наконец Золотинка с Томом поднялись и убрали со стола. Гостей

пересадили в кресла у камина; они положили усталые ноги на

подставленные скамеечки. В широком камине радостно полыхал огонь, и

веяло сладковатым запахом: дрова, наверно, были яблоневые. В