И он поведал им немало дивного, то словно бы говоря с самим собою,

то вдруг устремляя на них ярко-синие глаза из-под курчавых бровей.

Порою рассказ его превращался в монотонный распев, а иногда Том

вскакивал и пускался в неистовый пляс. Он говорил о пчелах и свежих

медвяных цветах, о травах и кряжистых, заслоняющих небо деревьях,

рассказывал про тайны чащоб и колючих непролазных кустарников, про

обычаи невиданных птиц и неведомых тварей земных, про злые и добрые,

темные и светлые силы.

Они слушали – и Лес представлялся им совсем по-иному, чем прежде,

а себя они видели в нем назойливыми, незваными чужаками. То и дело –

впрямую или обиняком – упоминался Старый Вяз, властный, могучий,

злокозненный. И не раз Фродо благодарил судьбу за их чудесное спасение.

Вековечный Лес недаром так назывался: он был последним лоскутом

древнего, некогда сплошного покрова земли. Праотцы нынешних деревьев

набирали в нем силу, старея, подобно горам; им еще помнились времена их

безраздельного владычества над землею. Несчетные годы напитали их

гордыней, мудростью, злобой. И не было из них опаснее Старого Вяза с

гнилой сердцевиной, но богатырской, нерастраченной мощью: он был

жесток и хитер, он повелевал ветрами и властвовал по обе стороны реки.

Ненасытно всасывался он в плодородную почву, тянул из нее соки,

расползался по земле серой паутиной корней, раскидывал в стороны

узловатые серые руки – и подчинил себе Лес от Городьбы до Южного

нагорья…

Но вот Лес был позабыт, и рассказ Тома вприпрыжку помчался вдоль

бурного, взлохмаченного потока, мимо вспененных водопадов, по скосам

слоистых скал и крутым каменистым осыпям, вверх по темным, сырым

расселинам – и докатился до нагорья. Хоббиты услышали о великих

Могильниках и зеленых курганах, о холмах, увенчанных белыми коронами

из зазубренных камней, и земляных пещерах в тайных глубинах между

холмами. Блеяли овцы. Воздвигались высокие стены, образуя могучие

крепости и мощные многобашенные твердыни; их владыки яростно

враждовали друг с другом, и юное солнце багрово блистало на жаждущих

крови клинках. Победы сменялись разгромами, с грохотом рушились

башни, горели горделивые замки, и пламя взлетало в небеса. Золото

осыпало усыпальницы мертвых царей, смыкались каменные своды, их

забрасывали землей, а над прахом поверженных царств вырастала густая

трава. С востока приходили кочевники, снова блеяли над гробницами овцы

– и опять подступала пустошь. Из дальнего далека надвигалась

Необоримая Тьма, и кости хрустели в могилах. Умертвия бродили по

пещерам, бренча драгоценными кольцами и вторя завываниям ветра

мертвым звоном золотых ожерелий. А каменные короны на безмолвных

холмах осклаблялись, щерились в лунном свете, как обломанные белые

зубы.

Хоббитам было страшновато. Даже до Хоббитании докатывались

мрачные рассказы о Могильниках и умертвиях. Правда, у них такого и

слушать не хотели – зачем? Все четверо разом вспомнили тихий домашний

камин: вот и у Тома такой, только гораздо крепче, гораздо надежнее. Они

даже перестали слушать и робко зашевелились, поглядывая друг на друга.

Их испуганный слух отворила совсем иная повесть – о временах

незапамятных и непонятных, когда мир был просторнее и Море плескалось

у западных берегов, будто совсем рядом; а Том все брел и брел в прошлое,

под древними звездами звучал его напев – были тогда эльфы, а больше

никого не было. Вдруг он умолк и закивал головой, словно задремал.

Хоббиты сидели как завороженные: от слов его выдохся ветер, растаяли

облака, день пропал и простерлась глухая ночь в белых звездных огнях.

Миновало ли утро, настал ли вечер, прошел ли день или много дней –

этого Фродо не понимал: усталость и голод словно бы отступили перед

изумлением. Огромные белые звезды глядели в окно; стояла бестревожная

тишь. Изумление вдруг сменилось смутным страхом, и Фродо выговорил:

– Кто Ты, Господин?

– Я? – переспросил Том, выпрямляясь, и глаза его засинели в

полумраке. – Ведь я уже сказал! Том из древней были: Том, земля и небеса

здесь издревле были. Раньше рек, лесов и трав, прежде первых ливней, раньше первых бед и засух, страхов и насилий был здесь Том Бомбадил – и

всегда здесь был он. Все на памяти у Тома: появленье Дивных, возрожденье