— Да, простите. Вы правы, я виновата, — ее щеки заливает румянец, и она заправляет за ухо прядь распущенных розовых волос. — Я хотела спросить… то есть, все в порядке, если нет… я не хочу быть проблемой или что-то в этом роде. Я просто подумала, если бы я могла…

— Что тебе нужно? — я обрываю ее на полуслове, зная, что она не любит болтать.

Я знаю, что это связано с ее юностью и тем, через что она прошла, но этот мир не будет для нее легким, хотя и должен быть. Если Фэй не научится требовать от жизни того, чего хочет, она будет отнимать все, пока у нее ничего не останется.

Даже если она погибает внутри, ее голос должен оставаться живым, иначе у нее не будет шансов выжить.

Быстро кивнув, она выпрямляется.

— Могу я взять с собой домой несколько красок? Только основные цвета. Мама сказала, что собирается накопить денег, чтобы вскоре купить мне собственные, но я просто хотела узнать, можно ли мне одолжить несколько штук до тех пор?

Мое холодное, затаенное сердце размораживается настолько, что я чувствую, как оно болит за нее. Ее мать-одиночка уже тратит деньги на то, чтобы возить ее из Уэст-Тринити-Фоллс, а с учетом цен на краску и того факта, что дома еще четверо детей, пройдет немало времени, прежде чем она их получит.

Я поворачиваюсь на своем табурете, прежде чем встать и подойти к стене с полками, которые тянутся по всей длине студии. Шкафы, полки и корзины заполнены различными средствами и материалами.

Достав один из своих запасных рюкзаков, я открываю его и начинаю наполнять. Фэй все еще учится, но у нее потрясающе получается рисовать акварелью. Так что вместе с акрилом я добавляю нераспечатанную упаковку акварельных красок Winsor & Newton, которыми я никогда не буду пользоваться, потому что ненавижу их. Я достаю кисти, плоские и круглые. Бумагу, пару небольших контейнеров, три палитры, рулон клейкой ленты, несколько карандашей и циркуль для рисования.

Это будет лучше, чем любая поездка за художественными принадлежностями. Краска дорогая, и, если она умна, она сохранит эти материалы надолго. Когда сумка почти полностью заполнена, я быстро закрываю ее и протягиваю к ней.

— Вот.

Этот мир отнял у нее так много. В свои пятнадцать лет она едва ли может что-то дать. Несправедливо, что еще до того, как эта девочка стала личностью, она получила необратимую травму.

Ее круглое лицо озаряется, глаза блестят тонкой пеленой слез.

Клянусь, если она заплачет, я ее выгоню.

Слезы — это не то, с чем я могу справиться. Ни для себя, ни для кого-то другого. Я ненавижу это делать, и я никогда не знаю, как помочь кому-то, кто плачет. Я предпочитаю по возможности избегать этого.

Это пустая трата воды и ничего не дает, кроме того, что в конце концов тебе становится хуже.

— Нет, нет, я не могу это взять, — она поднимает ладони вверх, сначала отказываясь. — Они ваши.

— А значит, я могу делать с ними все, что захочу. Возьми их, Фэй. Все, что внутри, можно заменить. Ты хороша, но тебе нужна практика. Считай, что это больше для меня, чем для тебя. Я буду выглядеть плохо, если у тебя ничего не получится.

Это заставляет ее рассмеяться, когда она шмыгает носом, сдерживая слезы, чтобы они не скатились. Я сделаю все, что в моих силах, если это означает, что она возьмет сумку. Я буду выглядеть как высокомерные Уиттакеры, из которых я родом, если это означает, что у нее будет хоть что-то хорошее.

Мягко и с благодарностью она берет у меня сумку, просовывая голову под ремень и позволяя ей повиснуть на плече.

— Спасибо, — она слегка качает головой. — Я даже не знаю, как отблагодарить вас за это.

— Выключи свет, когда будешь уходить, и мы квиты. Увидимся на следующей неделе, — я поднимаю бровь, снимаю холст с мольберта и кладу его на один из деревянных столов у стены.

Пока я привожу себя в порядок, перекинув тряпку через плечо, через динамики играет тихая музыка. Boston by Augustana открывает мой плейлист начала 2000-х.

— Что-то еще? — спрашиваю я, все еще чувствуя ее присутствие позади себя.

Я собираю все использованные сегодня кисти и палитры и быстро бросаю их в мыльную раковину, когда она говорит:

— Вы всегда советуете нам быть прямолинейными в нашем искусстве, и я думаю, что таким образом вы призываете нас быть прямолинейными в жизни. Поэтому, наверное, мне интересно, почему вы никогда не ходите на групповые собрания? Я думаю, вы могли бы помочь некоторым людям. Позволить им увидеть, какая вы нормальная, как хорошо вы адаптировались.

Я вздрагиваю, позвоночник становится стальным, а плечи напрягаются.

Нормальная.

Никто не может быть нормальным. Это общественный термин, навязанный людям, но, независимо от жизненного опыта, никто не является нормальным. Особенно я, но это тот образ, который я создаю для людей. Я даже не могу злиться на то, что она так считает.