— Трое, Свет. Трое. Многодетным буду. Всё? Закрыли вопрос? — Разворачиваюсь к матери, которая уже колотит посуду. Сколько себя помню, любой их с папой скандал так заканчивался. А вот любит же её. И я люблю. И буду любить. Только лезть в свою жизнь не дам. — Ма, хватит. Я пока не планировал менять тарелки и чашки. И плевать я хотел на чужое мнение. Я, мам, жить хочу. Любить хочу, и меня чтоб любили. Как у вас с папой. Понимаешь? Не чтоб Светка вылезая из-под другого вспоминала про наши типа отношения, а чтоб моя только была женщина. Чтобы домой хотелось.

Мама подозрительно замолкает. А Светка не была бы Светкой. Это она с виду только спокойная. Гадючья кровь даёт о себе знать.

— А сам? На себя смотрел? Или думаешь, я не знаю, как вы там с дружками отдыхаете? У Лихацкого твоего как зависаете? Ты считаешь, так и надо, да?

— Ты Даву не трогай. Он к себе девок принципиально не водит. Иди уже, а? Мужику кайфово быть со своей женщиной. Я теперь это знаю. И ты узнаешь, когда полюбишь.

— А если я уже? Ты не думал, что я тебя люблю?

— Не, Свет, — мне снова смешно, — я в это ни за что не поверю. Только не ты и только не меня.

Подталкиваю к дверям рычащую бывшую. Оглядываюсь на маму. Она аккуратно собирает осколки и жует губу. Верный признак того, что быть слезам. Бляха. Время тикает, скоро ехать к Ксюше, а я так ничего и не успел. Ну кроме того, что теперь меняю посуду, видимо.

— Мам, я сам.

Наконец, Бинковская убралась, швырнув напоследок всё с тумбы. Что за манеры, блин. Одна чашки, вторая вещи. Никакого порядка не напасешься.

Отбираю у мамы тряпку, иду за шваброй и сметаю осколки.

— Сынок…

— Не начинай. Не надо, мам. Я не хочу ссориться. Но не отступлюсь. Люблю ее, мам. У нас ребенок будет. Твой внук, между прочим.

— Внук?

— Или внучка. Этого же уже не изменить. Ты просто не знаешь Ксюшу. Какая она. Насрать мне, кем она была раньше. Я ей всё могу дать. А она, представляешь, только грушу попросила.

— Грушу? — Мама непонимающе смотрит.

— Иди сюда. — Наливаю в уцелевшую посуду чай и ставлю на стол. — Ксюша в больнице сейчас. Не всё гладко с беременностью. Я её про вкусное спросил, что привезти. Она грушу попросила. Не манго там, не вишню… Она вот такая, ма.

— Не манго и не вишню, — повторяет мама и грустно так улыбается. — Света бы краба королевского потребовала.

— Вот видишь. И ты это понимаешь. Ну какая у нас жизнь бы была?

— Бабушка тебя не простит. И отец…

— Когда-нибудь простит. Главное, дед понимает.

— Сдал нас?

— Предупредил. А папа… папа сам любит. Поэтому поймет.

Мы еще некоторое время сидим молча. Мама переваривает услышанное, а я мысленно строю диалог с отцом. Не вижу смысла прятаться. Как только Ксюшу выпишут, со всеми ее познакомлю. Кто не примет мой выбор… ну что ж… Я уже в том возрасте, когда могу себе позволить не жить во лжи и фальшивых улыбочках.

Мать ерошит волосы и встает из-за стола. Тихо прощается и прикрывает дверь. Приняла? То, что загрузилась, это уже хорошо. Может, не всё ещё в ней потеряно? Безусловно, в перевоспитание с одного разговора я не поверил. И с них станется устроить очередную провокацию. Но я свою позицию обозначил. Дальше их ход — понять или не понять.

Мать твою. Время! Некогда думать. Бегом в вниз за вещами. Закидываю в стиралку. Сегодня — то уже не успею больше. А еще подругу обещал привезти.

Смотрю на таймер, пара часов есть. Успею, если больше нигде не встряну. Вспоминаю, что в гардеробной стоит гладильный шкаф. Я им, правда, ни разу не пользовался. Если срочно — утюг спасал. Будет повод освоить.

***

Дорвался до сладкого. Шумно выдыхаю, устраиваясь на уже привычном месте. Хорошо хоть кровати удобные, а не односпальные койки, как раньше в больницах были.

— Устал?

— Немного.

Много. И сильно. Но ей знать необязательно. Чтобы успеть всё намеченное, пришлось скакать галопом. Сколько за весь день проехал, лучше не вспоминать. Но награда того стоила. И сейчас вопросительно смотрит на меня.

— Прости. Ты что-то спросила?

— Угу. Чем тебе помочь.

— А ты очень хочешь помочь?

— Очень. Мне нравится, когда ты улыбаешься.

Ксюша, Ксюша… знала бы, на что подписываешься.

— В душ хочу. Давай вместе? Ты меня намылишь, а я тебе буду улыбаться.

— Егор, — строит сердитую моську и брови хмурит, — здесь больница вообще-то.

— Вообще-то, — копирую её интонацию, — дядя доктор утром сказал, что маме надо делать приятное. И папе тоже. Поэтому в душ.

Ксюшка подозрительно молчит, голову отвернула. Ну что не так опять? Я сегодня замучился от разговоров, хочу просто насладиться своей девочкой, быть с ней. Я не против пошептать на ушко, но не выяснять отношения. Добби на сегодня сдох.