В его словах прослеживался здравый смысл.

Мне оставалось только молчать и гневно сопеть.

А может, все дело в том, что я никогда не умела отстоять свою точку зрения.

– К тому же я хочу быть уверен, что, пока меня нет, ты занята делом, – добавил Эрихард уже по пути к двери.

– Нельзя просто сказать всем, что ты принимаешь меня такой, какая я есть?

– Смешно, – хмыкнул ледяной и закрыл дверь с другой стороны.

А я повесив нос побрела в ванную. Вот почему все так? Бывают моменты, когда он кажется таким близким и понятным. Настоящим. И мне почти хорошо. Тот Эрихард мне немного нравится. Часть меня готова начать ему доверять. Потом что-то неуловимо меняется, он будто надевает инеевую маску… или, наоборот, снимает и показывает настоящее лицо? Шантажирует, подавляет, ставит условия и осыпает необъяснимыми запретами. Как понять, что из этого настоящее? Стоп. Понимать мне не нужно, достаточно просто дотерпеть до возвращения домой.

Ох, как бы мне хотелось рассказать все это Мире…

По пути в учебную комнату Нэйл поведал, что профессор Джейн подняла оплату за мое обучение, мотивировав это тем, что ученица попалась трудная. Я мысленно пожала плечами. С первой встречи было понятно, что я ей не понравилась.

Классная комната, в отличие от предыдущей, поражала количеством гаджетов и книг на полках, сидеть предлагалось в удобном кресле, а воздух был прогрет кондиционерами. Не скажу, что это добавило энтузиазма, но так определенно лучше.

Тенерский в мою голову не лез. Будто чувствовал, что он мне не нужен. Профессор Джейн поджимала губы и сдержанно высказалась на тему того, что я могла бы быть более благодарной новой семье, которая так заботится обо мне. Я же, записывая за ней правила транскрипции, размышляла об отстраненном.

Учебу перетерплю, а потом у меня свои планы на день. Первое: заблудиться и «случайно» оказаться у компьютера с большей мощностью и выходом в межмировую сеть, с которого можно связаться с Мирой. Я даже жаловаться ей особенно не собираюсь, просто хочу поделиться. И второй: взять с собой камеру и улизнуть из здания. Но как это провернуть, если Нэйл следует за мной по пятам?

– Тьера Дарне! – В голосе преподавательницы прорезались металлические нотки.

Я непроизвольно втянула голову в плечи.

– Извините.

– Позвольте узнать, какой балл у вас был по иностранному языку? – Судя по тону, она изначально не ждала от меня ничего хорошего.

– «Посредственно» в третьей категории, – призналась тихо. – Но это было давно. В школе.

– Насколько мне известно, ниже в вашей системе оценок просто нет…

Я поспешила уткнуться в свою транскрипцию, чтобы она не видела набежавших слез.

Я не тупая, просто… скажем так, мне было не до того. Зачем вообще учить язык, который тебе никогда не понадобится? Тем более под рукой всегда переводчики и прочие гаджеты. Издевательство какое-то.

Медленно выдохнула.

Всего восемь дней.

Это уже становится мантрой.

– Не бери в голову, – тронул меня за плечо Нэйл в перерыве между занятиями. – Тенерский один из самых сложных языков, особенно для тех, кто говорит только на всеобщем. Они могли подобрать тебе учителя и помягче, но у Джейн самые высокие показатели продуктивности.

– Спасибо.

Надеюсь, получилось отодвинуться незаметно. Не люблю, когда меня трогают чужие.

– Не вешай нос, – посоветовал телохранитель. – Эри сказал, ты просто сокровище. Не знал бы я его так хорошо, точно бы решил, что он влюбился.

Эрихард так сказал? Правда?!

Продолжение реплики должно было вызвать облегчение, но… Распутать клубок эмоций не успела, поскольку открылась дверь и вошел преподаватель.

История и местные порядки оказались увлекательнее языка и давались куда легче. Может, все дело в том, что пожилой Адстейн Одитт рассказывал интересно. Одними интонациями заслушаться можно! А еще уже начало темнеть, и передо мной сияла карта-голограмма. Редстаун – город прошлого и одновременно будущего. Вулканы с этой необычной дымкой. Стылые Пустоши – жуткие и одновременно завораживающие. Горы… От вида голограммы дух захватывало, а в реальности они наверняка еще лучше! Ледники, замерзшие озера и реки с таким бурным потоком, что их не брал никакой мороз, алый лед на месте давней трагедии и беснующийся океан. Животные, о существовании которых я даже не догадывалась. А профессор Одитт еще и рассказывал обо всем. Когда же он включил на голограмме Хельское сияние, я сдалась.

– Простите… можно я схожу в комнату за камерой?

Спросила. Вслух. Четко. И голос дрожал исключительно от восторга. Особую же гордость вызывало то, что я ни разу не репетировала фразу про себя.

– Этой семье повезло, вы – настоящая жемчужина, дитя, – добродушно улыбнулся преподаватель. – Идите. И немедленно возвращайтесь.