Оказалось, что не Крюгер и не забыла. В кухне стоял Сокольский, обхватив кастрюльку, с ложкой в руке, и, старательно двигая челюстью, скреб этой самой ложкой о… о… о дно?! Я перевела взгляд на пустую сковороду. Рот сам собой открылся, да так и отвис, пока глаза наблюдали, как парень ест. А точнее самым наглым образом доедает ужин. Мой ужин. Мой!

— М-м, как вкусно, Чижик. А ты шустрая. Вот это я проголодался, сам не ожидал!

Н-не ожидал?

Я притопала ближе и с другой стороны заглянула в посудину, где еще недавно была моя самая вкусная на свете толчёнка, а теперь голой лысиной блестело дно.

— Ты… Сокольский, ты что, все сожрал, что ли? Все-все?! — лицо поднялось, и полные изумления глаза нашли глаза Сокола — темные и бессовестно-наглые.

Парень натужно сглотнул и напрягся. Медленно отставил пустую кастрюлю на плиту.

— А что тут есть-то? — насупился. — Тут вообще было на один зуб.

— На один?! Это же был мой ужин и завтрак! Я два дня нормально не ела. Ты что, совсем обалдел? Жадина!

— Это ты! Я тебе свою ванную уступил, а тебе яиц жалко? Я не виноват, что ты тут пришла и на весь дом распахлась!

— Я?!

— Ну хорошо, твоя еда!

— Вот именно, что моя! А теперь что я, по-твоему, есть должна? Кожуру от картошки?

Парень пожал плечами, пряча руки в карманы спортивных брюк. Бросил сквозь зубы, раздувая ноздри.

— Приготовь чего-нибудь. Откуда я знаю! Это же ты пакет из магазина притащила!

М-да, очень по-мужски, ничего не скажешь!

Я почувствовала, как у меня задрожал подбородок и выступили слезы.

— Сокольский, ты, наверно, думаешь, что я горы деньжищь зарабатываю? Да я сегодня на такси недельную зарплату спустила, на продукты — еще одну, а мне на дорогу в универ надо и вообще как-то жить. Но дело даже не в этом. Дело в том, хотя ты этого, скорее всего, не поймешь, что я просто хотела есть! И ты мог бы мне хоть половину оставить! Единоличник!

Кажется, щеки Сокольского покраснели.

— Да ладно тебе, Чиж, оно само съелось. Не реви. Возьми вон мою вермишель. Хм, если хочешь.

— Не хочу. Сам ешь свою гадость.

— Почему это гадость? — Сокол искренне удивился. — Там даже со вкусом ветчины есть.

Вот теперь в жуткой обиде вздрогнули губы.

— Издеваешься?!

Я прошла к пакету с продуктами и достала пять картофелин. Вымыв сковороду, принялась их чистить над мойкой с намерением поджарить. Ничего, пусть вредно, но все равно наемся до отвала!

Парень не уходил, и слова вырвались сами.

— Только попробуй слопать! Пристукну!

Я хотела показать лишь кулак, честно, но случайно в руке оказался зажат ножичек для картошки, и получилось так угрожающе, что сама испугалась. Ой!

— Дура! Свалилась же на мою голову! — рявкнул Сокольский и утопал, громко хлопнув дверью ванной комнаты, а я вздохнула. Она самая и есть. Это ж надо было так вляпаться!

Картошка жарилась, душ за стеной шумел, и я почти успокоилась, присев на стул у стола. Подперев щеку кулаком, задумалась о бабе Моте и своей комнатушке в ее квартире, о том, как нам с ней было уютно и хорошо, когда на хозяина вдруг снизошло озарение. Я его даже обозвать про себя как следует всеми прозвищами не успела.

— Это что еще такое?! — раздалось рычание. — Что за пупсы, нафиг?.. Черт! Она и труселя свои здесь развесила?!

Я замерла. Труселя были синие в белый горох и такие, знаете, ну, после десяти стирок. Зато модель бикини, с красивой кружевной оторочкой. Вообще-то очень даже симпатичные, так что с брезгливостью в голосе Сокол явно переборщил. Но не успела я испугаться за свое потрепанное добро, как оно уже прилетело мне в голову и повисло на макушке. Точнее, на крендебобеле.

— Чтобы я ЭТО в своей ванной комнате больше не видел, ясно?!

— А где же мне сушить белье? Мне, между прочим, не только ЭТО стирать надо, а кое-что еще!

Я так и обомлела, когда дверь снова отворилась и Сокол, весь в мыльной пене, высунулся из-за нее, сверкая широким плечом и крепким голым бедром. Еще чуть-чуть и можно будет сказать, что я видела не только его упругий зад, но и перед. Вот не хотела, а женское начало тут же одобрительно ахнуло и затрепетало. Офигеть, ну и красавчик! Тьфу! — трезво возразило сознание. — Ну и индюк!

— Что-о-о?! — рыкнул, отплевываясь о пены. — Ты хочешь сказать, Чиж, что я еще и лифчики твои отвратные созерцать должен?! Обойдешься!

Сказал и хлопнул дверью — я только успела глазами моргнуть.

— Почему это отвратные? — возмутилась в тишине. Встав со стула, протопала к двери и заявила погромче: — И ничего не отвратные! Не хуже, чем у твоих подружек!

Душ не включался, парень молчал, и я проговорила обиженно, зная, что он услышит.