В доме горел свет — это первое, что бросилось в глаза, едва я открыл ворота и увидел распахнутые настежь входные двери. Разбросанные по холлу вещи. Разбитую посуду и зеркала. Она курила и, по-видимому, последние несколько часов тушила сигареты о домашние предметы и мебель. Я увидел свежее прогорелое пятно на дорогом тюле в гостиной — просто чудо, что здесь все не сгорело к чертям.

Она лежала в своей спальне на широкой кровати, как кинозвезда пятидесятых — надев на себя дорогие чулки и платье. Жалкое зрелище для той, чью красоту напрочь смел ураган безумства и ярости. Это только в кино красиво — наглотавшаяся таблеток, списанная со счетов звезда с пустой бутылкой виски в руке и предъявленным миру «факом». Сейчас яркий макияж матери на бледной коже напоминал жуткую маску упырицы, волосы — мокрую ржавую паклю, а из глубокого декольте вывалилась одна грудь, измазанная в блевотине. И снова Алисе повезло, что не захлебнулась. Жутко воняло алкоголем.

Я попробовал пульс на запястье — он не прощупывался, но тело было теплым. Вытерев простыней лицо и рот, опустил пальцы на шею, уже набирая номер скорой.

— Скорая? Срочно нужна реанимационная помощь! Женщина сорока лет. Без сознания. Предположительно отравление медикаментами и алкоголем. Не знаю. Думаю, часа два, не больше. Улица Кольцова, дом 53. Что я должен сделать?

— Алиса, очнись! Алиса!..

Отец приехал уже в больницу — помятый и небритый, в распахнутом настежь пальто. Нашел меня в холле и тут же ушел к дежурному врачу. Минут через десять вернулся, чтобы тяжело опуститься рядом в кресло.

— Жива. Слава Богу.

— Знаю.

— Что будем делать, сынок?

Я покачал головой, пожимая плечами.

— Похоже, выбора нет, и тебе снова придется оплачивать банкет. Одной реанимацией тут не обойтись, ей понадобится длительное лечение. Сусанне расскажешь?

Отец лишь отмахнулся, а я отвернулся.

— Ясно.

Как это ни жестоко, но гораздо больше стабильно-тяжелого состояния матери в настоящий момент меня волновал другой вопрос:

— Лучше ответь, что будем делать с Лукой? Он сейчас у меня — остался с Анфисой. Сегодня он сам приехал к нам почти в полночь. Пацану одиннадцать лет, и я даже думать не хочу о том, что он сегодня пережил. Хватит в его жизни херовых Даршитов.

— Артем…

Мы не смотрели друг на друга.

— Пап, какая разница? Ты уже дал ему свою фамилию. Ты всегда был мужиком с большой буквы. Тебе стоит только принять его, и у тебя будет еще один сын. Ты нужен ему гораздо больше, чем такая Алиса. По себе знаю. Он мечтает о тебе, но никогда не признается.

Отец молчал, но мне необходимо было это сказать. Попросить, иначе уже завтра Лука окажется один. Я навсегда останусь старшим братом, но мне никогда не стать ему отцом.

— Это для него, понимаешь. Не для тебя.

— Сынок…

— Просто подумай над моими словами, прошу тебя.

— Хорошо, Артем, обещаю.

Зимой светает поздно, ночь до рассвета длинна и темна, но для меня она пролетела как один миг. Тяжелый, свинцовый миг — хаос из мыслей и чужих голосов, ожидания, смятения и злости, за которыми наступили апатия и тишина.

Я возвращался домой по тихому ночному городу, думая о том, как быстро жизнь меняет полюса. Как легко обстоятельства, независимые от нас, подчиняют человека себе, в любой броне выискивая слабые места. Пригвождая к земле тяжестью, которую так просто не сбросить с плеч. Как я умудрился втянуть в это дерьмо Чижика?

Все время, пока мы сидели с отцом в больничной приемной — мать стояла между нами. Ей давно не было места в связке Сокольских, но там, в больнице, она оказалась как никогда сильна и снова протянула руки по наши души. Только мысли о зеленоглазой девчонке, ждущей моего звонка, помогли мне сбежать и не думать о той, рядом с которой ее старшему сыну когда-то не нашлось места.

Звонок получился коротким и скомканным, еще в середине ночи. Я не привык быть слабым и едва нашел для Чижа несколько слов. Но с Анфисой был Лука, и я обещал… А впрочем, она и без слов все поняла.

Сейчас часы показывали «6:02» нового дня. Я поднялся на этаж и вошел в квартиру, стараясь не нарушить покой спящих в ней людей. Разувшись, снял куртку и заглянул в комнату. Лука спал на кровати — незаметная сломленная фигурка под одеялом — в темных сумерках и не разглядишь, Анфисы видно не было. Еще с улицы я заметил свет, горящий в окне кухни, и направился туда. Ну, конечно, неугомонная девчонка, она провела здесь всю ночь и сейчас спала, свернувшись клубком на неудобном диванчике — человек, которого я искал в этом городе, несмотря на то, что поиски привели меня в мой собственный дом.