Поездка была интересной. Он явно был пьян и вел машину, держась одной рукой за руль, а другой попеременно шаря то по своей промежности, то по ее телу. К счастью, до этого Эмма предусмотрительно надела свитер и куртку. Его дом находился всего в паре километров от закрытого въезда в «Солнечного ранчо», подъездная дорожка была темной и тенистой, а сам коттедж — где-то в сотне метрах от дороги.

«Просто идеально».

— А как насчет моей матери? Сколько раз ты ее трахал? — закрыв глаза, простонала Эмма.

Каспер расстегнул молнию у нее на куртке, распахнул ее и потянул за свитер.

— Тебе действительно хочется это знать? — хмыкнул он. — Это тебя заводит?

— Думаешь, раньше мы с ней не спали с одними и теми же мужчинами? — усмехнулась она и, наконец открыв глаза, уставилась на крышу машины. — Это случалось так часто, что и вспоминать не хочется.

— Я трахал ее много раз, — продолжил он, его руки, наконец, пробрались ей под одежду. — И эту цыпочку Дженни Я тоже трахну. Но ты, Эмма… ты особенная. Ты — суперприз. Такая сильная. Такая особенная. Такая красивая.

Красивая. Скольким женщинам он это говорил за годы своей работы психотерапевтом?

Откуда-то из подсознания, из какого-то темного уголка ее разума, очень знакомый голос зашептал:

«Я никогда не называл тебя красивой».

— Перестань, — громко сказала она, прежде чем его пальцы коснулись ее груди. — В смысле… пойдем в дом.

Что делать. Что делать. С Лиззи она не колебалась. Почему на этот раз все не так?

«Потому что ты, — снова раздался из пустоты ее сознания всё тот же голос. — Всего лишь половина машины, пытающаяся справиться со всей задачей. Ты не знаешь, что делаешь. Ты ничего не знаешь».

Эмма чуть не выпала из машины. У нее поехала крыша. Не дожидаясь Каспера, она направилась к его дому. Ее пальцы нервно потянулись к волосам и, вытащив из пучка шпильки, бросили их на крыльцо.

— Мне это нравится, — выдохнул Каспер, спотыкаясь позади неё на ступеньках, когда она, наконец, распустила свой конский хвост, и длинные волосы Эммы заструились у нее по спине. Он зарылся пальцами в ее локоны. — Я часто об этом думал.

— В самом деле? — выдохнула она, защелкнув у себя на запястье браслет и наслаждаясь болью.

— Вот бы потянуть за них, — прорычал он, мягко дергая. — Поиграть ими. Увидеть, как они разметались по моим подушкам, простыням, по моей груди. Боже, ты такая красивая.

Если он еще раз произнесет это слово, она его придушит.

— Давай просто… давай войдем в дом, — предложила она, указывая на дверь. — Поговорим о чем-нибудь.

— Нет, нет, нет, — усмехнулся он и, с трудом вставив ключ, отпер входную дверь. — Время разговоров кончилось, Эмма. Групповая терапия, «Солнечное ранчо» — мы только и делаем, что разговариваем. Пора показать тебе парочку методов самопомощи.

Входная дверь распахнулась, и Эмма увидела полированный паркетный пол и теплый свет. Мебель, которой по-видимому редко пользовались. Если бы ее спросили, она бы предположила, что Дрю Каспериан редко бывает дома.

Нет, скорее всего большую часть своего свободного времени он таскался по коридорам «Солнечного ранчо».

— Спасибо, не нужно. Я просто хочу… А!

Тут ее резко развернули кругом, и она удивленно вскрикнула. Даже сквозь куртку и свитер она чувствовала, как ей в бицепс впились пальцы Каспера. Сжимая его. Оставляя синяки. Не успела она его послать, как Каспер обрушился на ее губы, а его язык проник ей в рот.

— Все женщины только и делают, что болтают, — простонал он, оторвавшись от нее, чтобы отдышаться.

— Ты что, издеваешься? Твоя работа в том и заключается, чтобы болтать, — заметила она.

— Да, но сейчас у меня выходной, так что за работу пора тебе, — сказал он, и Эмма почувствовала, как он потянул ее за руку. Явно желая, чтобы она опустилась на колени.

— Да, конечно, — рассмеялась она. — Этому не бывать.

— Эмма, ты ведь не хочешь, чтобы я сообщил о твоем поведении доктору Розенштейну? — пригрозил он, обжигая ей шею бурбоновым дыханием.

— И что же ты ему сообщишь? «Пациентка Хартли отказалась сосать мой член»? — засмеялась она.

— Пациентка Хартли неуправляема, — возразил он и, оттянув воротник ее свитера, стал целовать обнаженную кожу. — Она нарушает правила. Не хочет выполнять предписания. Рекомендую снова поместить ее на лечение в клинику.

— Твою ж мать, — выдохнула она, когда он прижал ее к стене всем своим весом. — Так вот как ты это делаешь. Ты не оставляешь им выбора. У тебя там свой маленький…неважно, гарем. А тем, кто тебе откажет, или посмеет жаловаться или поставить под угрозу твою работу, ты портишь личное дело. Ты и Розенштейн. Да и кто станет слушать кучку свихнувшихся дамочек?

— Я никого из них ни к чему не принуждаю. Они получают удовольствие. Это взаимовыгодная сделка. Как и в случае с тобой. Ты здесь по собственной воле. И получишь удовольствие. Просто смирись с этим.