Но мы все постоянно в нем увязаем. Ну, или, по крайней мере, я.

Я — чудовище. Откуда я это знаю? Потому что мне так сказал Чёрч. Откуда он это знает? Потому что он тоже чудовище. Откуда я это знаю? Потому что я чудовище. Откуда я это знаю? Потому что мне так сказал Чёрч. Откуда он это знает? Потому что он тоже чудовище. Откуда я…

Как там поется в этой песне? «Что-то там бесконечный круг, который повторяется, мой друг»? (Здесь имеется в виду очень популярная в Америке «Песня без конца» (The Song That Doesn't End), детская песня, состоящая из одного повторяющегося четверостишья. Часто поется семьями во время долгих автомобильных поездок — Прим. пер.)

Но вот в чем загвоздка — что я за чудовище? Меня им сделали, или я такой родилась? И что из этого круче?

Чёрч таким родился, его мама просто немного ему поспособствовала. Его матерью могла быть Мать Тереза, он все равно бы грезил о вивисекции девочек. (Вивисе́кция — проведение прижизненных хирургических операций над животным с целью исследования функций организма (либо извлечённых отдельных органов) — Прим. пер.) Это у него в крови и в костях. Он животное, сверххищник, такова его природа. Осуждать Чёрча за убийство какого-нибудь человека все равно что осуждать ягуара за убийство оленя.

Но вот я… Это считается, если меня такой сделали? В смысле, если меня такой сделали, то могу ли я переделаться обратно? Следует ли мне это сделать? То есть, безусловно, правильный ответ — «да», я не должна хотеть причинять людям боль. Не должна хотеть лишать их жизни. Я должна немедленно вернуться в «Солнечное ранчо» и умолять доктора Розенштейна посадить меня под замок, выбросить ключ и при этом очень поторопиться, потому что скоро полнолуние!

Но есть небольшая проблема. Я не хочу «переделываться». Не хочу сидеть взаперти. Если я — порождение рук человеческих, значит, думаю, так тому и быть — люди пожнут то, что во мне посеяли.

Будем надеяться, урожай будет хорошим.

Чёрч разбудил ее пораньше, чтобы она успела прокрасться наверх и подготовиться к новому дню. Эмма долго принимала душ, вода была такой горячей, что ее кожа стала розовой и чувствительной. Она подняла лицо к брызгам, и лишь когда вода попала ей на зубы, поняла, что улыбается.

Продолжая улыбаться, Эмма высушила волосы и вернулась в спальню. Даже когда она одевалась, уголки ее губ оставались приподнятыми. До тех пор, пока она не направилась к выходу. Положив руку на дверную ручку, Эмма взглянула на потолок.

«Я забыла спросить, что он туда прикалывал».

Джерри сидел за столом, а Марго бродила по кухне. Она все еще была в халате и в бигуди, видимо снова приспосабливаясь к прежнему графику.

— Ты сегодня подозрительно хорошо выглядишь, — проворчала она, взглянув на дочь.

Эмма с трудом сдержала улыбку.

— Позитивный настрой, — ответила она. — У меня такое чувство, будто я перевернула страницу своей… э-э… психотерапии. Мне не терпится обсудить это с доктором.

— Рада за тебя, — пробормотала Марго и, вытащив из кармана мобильник, посмотрела на экран.

Что бы она там ни увидела, это заставило ее нахмуриться.

— Спасибо. Хм, готов ехать, Джер? — спросила Эмма.

Джерри к ней повернулся и внимательно на нее посмотрел. Эмма широко эму улыбнулась. Он ей не ответил. Просто поднялся на ноги и обошел стол.

— Все будет хорошо, дорогая, — заверил он жену, забирая куртку.

— Напиши мне, как только она вернет машину, — прорычала Марго, едва подставив мужу щеку для поцелуя.

— Конечно, дорогая. Как скажешь. Эмма?

Они подошли к старому «Бьюику» Джерри. Эмма ожидала, что он сам отвезет их к своему офису, а потом за руль сядет она, но Джерри неожиданно скользнул на пассажирское сиденье. Эмма быстро обошла машину и села за руль. Он, попыхтев, отдал ей ключи.

— Рычаг переключения передач тут немного мудрёный. Иногда приходится его покрутить.

Она выехала с парковки и осторожно проехала квартал. Эмма давно не садилась за руль, и ей было немного страшновато. Но вскоре она почувствовала себя за рулем комфортно и, наконец, заговорила.

— Знаешь, Джерри, — остановившись на светофоре, начала она. — Не думаю, что когда-нибудь тебе этого говорила, но ты всегда меня завораживал.

Он не ответил, просто продолжал смотреть вперед.

«А сын-то весь в отца».

— Сначала как какое-то новое явление. Какой-то простофиля, которого Марго обманом затащила под венец. Почти как шутка, в которую ты не врубаешься. Но потом ты показал своё… внутреннее чутьё. Всегда говорил правильные слова в нужном месте и в нужный момент. Ты больше не казался мне шуткой.

Джерри откашлялся, и она взглянула на него, но он только кивнул головой влево, показывая, куда ей свернуть.