— Если мои слова тебя беспокоят, — наклонившись, зарычал ей в ухо Чёрч. — Тогда мне не за чем говорить. Но не забывай— я здесь ради тебя. Я всего лишь хочу помочь тебе. Я сделаю для тебя все, даже защищу от себя самого. Так что никогда больше не говори, что сомневаешься во мне, поняла?

Ее ярость на Райана вскипела и вытеснила все рациональные мысли. Эмма выпрямилась и посмотрела на Черча.

— Знаешь, когда-то такое поведение было милым. Но теперь оно только наталкивает меня на одну очевидную мысль.

— Ну же. Просвети меня.

— Никто никогда не давал тебе сдачи.

Его лицо осталось бесстрастным, но Эмма почувствовала, что привела его в замешательство. Он прищурился.

— Не хочешь объяснить?

Эмма с размаху ударила его по лицу, чем, наконец, заслужила кое-какие эмоции. Похоже, это его удивило.

— Так значит, мамочка тебя обидела. Подумаешь, большие дела, — прорычала она и снова его ударила. — Когда это было? Сколько тебе тогда было лет? И сколько сейчас?

Эмма ударила его еще раз и увидела, как в его глазах вспыхнул огонь.

— Неприятно, да? Да?!

Когда она попыталась ударить его в четвертый раз, он, наконец, схватил ее за запястье, чуть не сломав ей руку.

— Тебе никогда не понять, что значит быть взрослым и при этом совершенно беспомощным! — закричала она и, пытаясь вырваться, шлёпнула его свободной рукой по груди. — Когда даже в таком возрасте тебя удерживают против твоей воли и снова и снова причиняют боль. Когда делаешь то, что не хочешь, то, что ненавидишь, но вынужден это делать. Вынужден. Ты можешь ехать куда угодно и заниматься, чем угодно, а я застряла в этом гребаном доме с этим гребаным мерзким существом, поэтому, знаешь, что?! Мне надоело тебя жалеть. И, если ты еще раз так ко мне прикоснешься, клянусь Богом…

Он прервал Эммину речь поцелуем, резко притянув ее к себе. От прикосновения его губ она чуть не заплакала.

«Ах, Чёрч. Ты всегда без всяких слов знаешь, что я пытаюсь сказать и, что мне на самом деле нужно».

— Тебе никогда больше не придется такого делать, — выдохнул он, когда они оба рухнули на шкаф. — Никогда. Если бы я знал, что ты собираешься делать с ним такое…

— Так было быстрее всего, — задыхаясь, проговорила она и дернула его за футболку. — Самый простой способ разбросать повсюду следы его ДНК.

— Или же мы могли просто его убить и повалять по комнате его труп, — проворчал Чёрч, стягивая с нее джинсы.

— Значит, вот как теперь всё будет? — сказала она, скидывая с себя ткань. — Чтобы получить от кого-то желаемое, будем просто его убивать?

— Если потребуется, — ответил он, резко подняв ее над полом. Пока Чёрч нес ее через комнату, она обхватила его ногами. — И особенно если этот кто-то к тебе прикасается. Видеть на тебе его руки… Надеюсь, ты знаешь, что однажды я его прикончу.

— Можно мне посмотреть? — выдохнула она ему в ухо, а потом прикусила мочку.

Ей показалось, что он возится с одеялом, но когда Чёрч уложил ее на кровать, то она почувствовала под собой голый матрас. Он сдернул вместе со всем остальным постельным бельем простынь.

«Умный мальчик».

— Я не хотел причинить тебе боль, — прошептал он и, задрав ей рубашку, стал целовать ее между грудей. — Просто…

— Просто ты не знаешь, как ее не причинять, — выгнув спину, попыталась вставить она.

— Я не умею быть нежным. Никто никогда меня этому не учил. В этом не было никакого смысла, — попытался объяснить он.

Чёрч оторвался от нее, но только, чтобы стянуть через голову футболку, а затем снова накрыл ее собой.

— Мне нравится, когда ты грубый, — извиваясь под ним, выдохнула Эмма. Он провел ногтями по ее грудям, а потом вниз по телу. — Просто… Я так зла, Чёрч. Все это время. Это его мне хотелось ударить. Хотелось разодрать его гребаное лицо. Но я не могла, поэтому ударила тебя. Прости.

— Не надо извиняться, — прорычал он и, сорвав с Эммы рубашку, скользнул зубами по ее ключице. — Уже нет. Если хочешь ударить меня, ударь.

— А ты, если хочешь оставить на мне шрам, — задыхаясь проговорила она и расстегнула его ремень. — Тогда оставь на мне шрам.

А потом Чёрч был горячим и твердым у нее в руке, а она под ним — влажной и податливой. Какое-то время они не разговаривали, лишь тяжело дышали, толкались и рвались, а потом он снова наполнял ее собой, хотя Эмме это всегда казалось чем-то большим. Слова «наполнял» тут недостаточно. Он скорее «возвращал». Возвращал ей недостающую частичку ее самой.

«Вот почему я почти все время полный псих, потому что я не могу постоянно быть у него в голове, а он — в моем теле. А всегда должно быть именно так».

— Только так я не чувствую себя сумасшедшей, — простонала она, приподнимая бедра в одном ритме с ним, побуждая его двигаться быстрее. Сильнее. Требуя больше.