— Моя маленькая девочка, мы живём в землях бесконечного холода. Ни разу он не сменялся теплом. Ни разу, — Нарва отложила работу по кости и приоткрыла крышку на котле в очаге. Густой пряный запах разнёсся по дому, возвещая о готовности очередной вариации супа из змея. — Ты со свойственным тебе пылом рассуждаешь о том, чего никогда не видела и, скорее всего, не увидишь, но иногда мне кажется, что жар твоего сердца способен растопить Ледяные пустоши и превратить их в цветущие сады.

— Зато представь, как бы здесь было красиво, — мечтательно закрыв глаза, произнесла Кирана, пока Нарва разливала суп по костяным плошкам и расставляла на столе, — горы, зелёные лужайки, лес… высокий, обязательно хвойный… чтобы идти босыми ногами и ничего не шелестело под ступнями. А к сердцу пустошей вела бы река, по которой сплавлялись утлые лодчонки и деревянные корабли. На берегу сидели бы рыбаки и вынимали из сетей рыбку с серебристыми боками.

Нарва невольно заслушалась дочку. Иногда та делилась собственными мечтами, рассказывая настолько подробно о вещах, не виденных в жизни ни разу, что старая охотница начинала сомневаться: здесь ли место Кираны? Возможно, что где-то там среди хвойных лесов на берегу реки ту ждёт её настоящая семья. В месте, где день сменяется ночью, где зиму сменяет лето, где лёд сменяет пламя. Мечты — кровь юности!

Как бы то ни было, но двадцать лет назад она уже спасла девочку наперекор всем, осталось теперь её спасти от самой себя.

— Утром выступаем в Пустоши, — поставила точку в обсуждениях старая охотница, наблюдая, как дочь укладывается в постели в обнимку с Арвой. Сама же Нарва перед сном развернула шкуру белого арктического лиса, в которую давным-давно была завернута Кирана, когда агукала у порога её дома. Перебирая скудные пожитки, она бездумно гладила мех, пока не нащупала на шкуре утолщение, словно потайной карман.

— Боги, пусть там будет что-то, что поможет моей дочери справиться с её магией, — мысленно взмолилась старая охотница, вскрывая схрон. На ладонь ей выпало два колечка, скреплённых цепочкой в виде восьмёрки с голубым макром, похожим на топаз, на вершине одного и красным, похожим на гранат, на вершине другого украшения. Никаких изысков, просто камни с начерченными на их поверхности рунами. Обладая совсем слабым даром, Нарва всё же смогла почувствовать внутри магическую энергию. Неужели боги услышали её молитвы? Или же пропащие родители оставили дочери хоть какое-то подспорье в магии?

* * *

Княжество Рюген, замок князя Михельса Исбьерна

Михельс Исбьерн, князь Рюгена, любовался отблесками пламени на молочно-белой коже уставшей девушки, распластавшейся на тигровой шкуре. Упругие изгибы тела юной прелестницы ещё хранили капельки пота после проведения бурного совместного «ритуала». Грудь девушки мерно вздымалась, просвечивая розовыми ореолами сквозь тончайший батистовый халатик. Серебристые волосы разметались по шкуре, словно ядовитые змеи.

«Хорош подарочек, даже жалко будет пускать под нож через четыре недели, — с ноткой разочарования и светлой грусти подумал князь. — Ну да эту стерву Мадлен никогда не волновали такие мелочи, как сострадание и человечность. И всё же хороша…»

Девушка потянулась все телом, как кошка, соблазнительно выгибаясь и взглядом приглашая князя присоединиться. Михельс взял в ладонь два наполненных винных кубка и протянул один из них любовнице. Прекрасно осознавая собственный эротизм, девушка перекинула копну серебристых волос за спину и как бы невзначай оголилась полностью… Ткань медленно сползала по телу, словно тончайшая вуаль по мрамору кожи. Михельс зарычал, скидывая на пол собственный парчовый халат, и присоединился к любовнице, накрывая хрупкое тело собственным. Вскоре два тела уже предавались бесстыдствам, оглашая громкими стонами спальню.

Но Михельс не дожил бы до своих ста пятидесяти лет, если бы не был настоящим воином и охотником. Тихий шорох открывающейся двери в покои он заметил сквозь накрывший его волной экстаз. Не раздумывая, князь запустил парализующее заклинание за спину и лишь спустя минуту, отхлебнув вина из кубка и накинув на плечи халат, обернулся взглянуть на самоубийцу, посмевшего войти в его покои без приглашения.

Михельс озадаченно взирал на хранительницу родовых даров, лежащую ниц подле его ног. Древняя старуха, о существовании которой он забыл на долгих восемьдесят лет, сейчас не смела поднять глаз от пола, ведь заявиться в личные покои князя без разрешения она имела право только в одном случае. Этот случай был из разряда легенд и преданий старины настолько глубокой, что о нём вымараны все следы в хрониках нескольких правящих династий. Но только не для Михельса.

Князем Исбьерном он стал давно, тогда же дядя раскрыл ему истинную цель существования их рода. Род полярных медведей многие тысячи лет был хранителем обители духа земли. Дух спал всё это время, лишь раз в месяц требуя кровавой платы ради сохранения спокойствия. Если его не кормить, то земли сотрясали гнев и ярость, активировались разломы, и частили прорывы с изнанок. Так было, так есть и так будет.