Спустя пару минут, с конюшни раздались крики Богдана, полные боли и страдания.

— Вместо тысячи слов, — усмехнулся я.

«Папа вам не мама. Не доходит через голову, дойдет через жопу»,— начали всплывать у меня разные эпитеты в голове.

Была в них какая-то народная мудрость целых поколений. Меня воспитывали с помощью ремня, и я так воспитывал своих детей, так как детишки частенько отказываются понимать нормальные слова, как ни пытайся объяснять.

Через десяток минут крики прекратились, и из конюшни появились Прокоп и Богдан.

Богдан направился домой нетвердой походкой, кутаясь в кафтан, накинутый на голые плечи, а Прокоп в мою сторону.

— Ты прости, Андрей, коли обидели чем, — тихо произнес Прокоп, смотря в землю.

— Пустое, Прокоп, — махнул я рукой. — Заигрались, вот и вышло. Вряд ли Богдашка хотел меня ранить.

— То верно, — кивнул мой послужилец. — Урок я ему преподал, надолго запомнит. — Вы, если решите биться шутейно, лучше деревянные сабельки берите. На сабле, поди, зарубки остались, править надобно, — проворчал Прокоп. — Да и меня лучше зовите, я покажу все, что знаю. Отец-то твой, Андрей, не успел всю науку передать, — со вздохом закончил он.

— Как он умер? — спросил я. Справочник насчет этого молчал, как и насчет фамилии.

Прокоп глянул на меня с удивлением, и мне пришлось пояснить:

— Наверняка ты сказывал, а я вот, как очнулся, думал об этом и даже вспомнить не могу лицо отца или матери.

— Вот оно как, — протянул он. — Видно, сильно приложило, — на что я только кивнул.

— В Цареве мы рубежи стерегли, туда сейчас часто ногаи приходят торговать, в основном лошадьми, а мы и рады скупать. Вот только они и озоровать могут, да мимо города пройти, надеясь пограбить или еще какую бучу учинить. Часто и посольство с купцами на Москву идет. Наглые они! — начал рассказывать Прокоп.

— В один из дней пригнали большой табун и под стенами города встали. Торг получился, а мы за порядком присматривали, иногда выезды по окрестным землям совершая. В один из дней у одного из наших, Матвея Горлицы, спор вышел с табунщиком, а там дело и до оружия дошло. Ближе к ним оказался твой отец и поспешил на помощь, к табунщику свои побежали. Там сеча была уже, — перевел дыхание Прокоп.

— Знаешь, Андрей, мне всегда казалось, что в твоем отце два человека живет, — хмыкнул Прокоп, и я вопросительно на него посмотрел.

— Тихий и спокойный здесь, любящий свою жену, своего сына и свой дом. Там на рубежах его словно меняли. Он становился холодным и каким-то яростным к врагам, я никогда не понимал, как такое возможно, но возможно. Да и оружием он хорошо владел, что сабелькой, что луком, было у него способности к этому.

Слушая Прокопа, мне оставалось только кивать и наматывать на ус.

— В общем, с обеих сторон народу набежало, побили их, вот только отца твоего и Горлицу все же убили, — мрачно закончил Прокоп и горестно вздохнул.

— Понятно, — только ответил я. — Скажи, а отец всю жизнь здесь жил, али прибыл откуда-то? Да и родичей его я и припомнить не могу.

Прокоп глянул на меня внимательно и вздохнув, начал новый рассказ.

— Тоже вспомнить не можешь? — с сомнением протянул он, и я кивнул.

— Многого я не знаю, только слухи и то, что отец твой сказывал. Бабка твоя, Софья Белева, сюда перебралась с отцом твоим, было ему вроде как пару годочков. Это прадед твой Петр Волынский, ну отец Софьи своему внуку и твоему отцу с вотчины деревенек отрезал, а может и бабки твоей преданное было, что после смерти деда твоего себе взяла. Вроде как ее вдовья доля совсем нищенская была, ни прожить ни прокормиться. Поговаривают, что вышла она замуж, а муж и погиб. Родичи же его начали ее притеснять вместе с сыном, ну, отцом твоим. Деду твоему, Петру Большому, пришлось даже вмешаться.

— Большому? — вырвалось из меня.

— Так это прозвище его, — хмыкнул Прокоп. Волынские — род не из последних, не княжеский, конечно, но и воеводами и боярами даже были. Так вот, ему и пришлось вмешаться, Бабка же твоя Софья обиду затаила, на родичей мужа, от того и не видели их здесь, да и есть ли они еще то мне не ведомо.

— Вот оно как, — задумчиво протянул. Это надо обмозговать, поставил я зарубку у себя в памяти.

— Да, только прадед твой обмишурился, ну, говорят так. Да твоему отцу это не раз припоминали, оттого и другие Волынские знаться не желают. Ну говорят так, а как на самом деле, кто его знает.

— И что же случилось, ну, с прадедом? — с интересом спросил я.

— Ну, воеводой его поставили, в остроге близ Полоцка, и когда окаянный в атаку пошел, он сдал острог. После его ляхи с собой забрали, чего уж дальше было, то мне неведомо. Не раз отца этим попрекали и тебя будут.

— А окаянный — это кто? — не удержался я от вопроса.

— Ну дык, круль ляхов. Баторий который, — степенно ответил Прокоп.