— Полежал уже, — махнул я рукой. — Ты лучше сказывай.

— Так, дня три назад ты развеяться решил. Черныша взял, хотя говорил я тебе, что стоит Красавку взять, а не зверюгу эту, что дед тебе по осени подарил. Ты поутру еще уехал, к обедне не вернулся, а к вечерне уже и мы спохватились да начали тебя искать. Нашли, благо ты недалеко уехал, на самой кромке леса нашли, на снегу ты лежал, а рядом Черныш был, что случилось, я не знаю. Может, он понес, а может, взбрыкнул, и ты не удержался в седле, в общем, голова вся у тебя в крови была, о камень ударился, да и сколько ты пролежал, неведомо, может, и с утра самого. Еле дышал, — вздохнул Прокоп и продолжил: — Мы тебя домой отвезли да на постель уложили. Марфа тебя поила, но без толку. Казалось, что ты и вовсе не дышал. Мы Агринку кликнули, она многих выхаживает, да и понимает кой-чего, она тебя даже отшептать пыталась, — немного замявшись, произнес Прокоп, — но без толку, не смогла. Мы уж думали за попом ехать да лекарем каким в Гороховец, но далече. Агринка же посоветовала за Водяницей ехать, — произнес Прокоп, как нырнул в омут, и глянул на меня виновато, да с опасением.

— Водяница? — только и произнес я, приподняв бровь. Надеясь, что мой справочник сработает и откроет новую информацию, но этого не случилось.

— Так ведьма она, возле Шировицы живет, на самом берегу речки, говорят, что ее отец самый настоящий водяной.

— А ну рот закрыл, — гаркнул Прокоп на своего сына. — Куда лезешь наперед, ум твой короткий, как у девки какой.

— Дальше, — произнес я, не обращая внимания на семейную перепалку.

— Съездили мы за Водяницей, она поначалу ехать не хотела, а после целых пять копеек затребовала, чтобы посмотреть. Делать нечего, заплатил и привез. Глянула она на тебя да сказала, что помочь тебе не сможет, ибо ты уже на полдороги в царствие небесное, и… — Прокоп тут же перекрестился. Следом и мне пришлось, во второй раз я уже спокойно сделал это двуперстием. — После она замерла и к чему-то прислушалась, будто шептал ей кто на ухо, а после как умалишенная расхохоталась и сказала, что поможет, за то ей пару грехов спишут, а может, даже и все, ведь этим она что-то изменит. Только я не понял, о чем она. В общем, она всех из дому выгнала и с тобой осталась. Что уж она там делала, мне неведомо, только вышла она вся мокрая и трясущаяся, волосы вздыблены, ее качает из стороны в сторону, глаза огромные. Говорить почти не могла, все запиналась, только и молвила, что ты к утру следующего дня придешь в себя, вот, значится, и все, — закончил свой рассказ Проня и внимательно на меня посмотрел.

Вот, значит, как вышло, видимо, стоит мне с этой Водяницей поговорить, есть к ней вопросы. Может, сейчас и съездить, а в пути уже Прокопа и Богдана расспрошу, чем еще в дороге заниматься, как не разговорами, да и не будет это так подозрительно выглядеть.

— Я с ней поговорить хочу, Проня, седлай коней, к ней поедем, — медленно произнес я.

— Андрей, одумайся, ты только поднялся, тебе бы отлежаться пару дней, а уж потом о поездках думать, — строго глянул на меня Проня пытаясь отговорить.

Только я хотел ему ответить, как нас прервали: за тыном послышались крики, а по воротам кто-то ударил.

— О, видать, гости пожаловали, — тут же встрепенулся Богдашка.

— Мы вроде никого не ждем, — задумчиво протянул Проня и непроизвольно погладил рукоять ножа, торчавшего у него из-за пояса.

— Пойдем глянем, кого там принесло, — произнес я, поднимаясь со скамьи.

— Поглядим, — кивнул Проня и первым направился к воротам, которые расположились от нас в тридцати метрах.

Добравшись до ворот, Прокоп посмотрел в одну из щелей, а после, хмыкнув, глянул на меня вопросительно, и я кивнул. В тот же момент, сняв засов, он открыл калитку и произнес:

— Ну, проходи, коли пришел.

Спустя пару секунд в калитку прошел мужчина, а меня накрыла очередная вспышка боли, которая принесла новые знания.

Это был Агапка, один из моих тягловых людишек, проживающий в самой дальней деревне, в которой сейчас осталось лишь два двора из пяти. Он был весьма неплохим охотником и часто ходил в окрестные леса. К тому же приносил и нам свою добычу, то пару тушек зайцев, то дикую козу, и об этом его никто не просил, соответственно, и отношение к нему было иное.

Одет Агапка был в армяк^[4] из грубой толстой шерсти, а подпоясан веревкой, за которой торчал топор, на голове шапка из такой же шерсти, как и армяк, вот только мех на ней не уступал моему, это мне сразу бросилось в глаза. На ногах же были поршни, которые напоминали сапожки, сверху были перетянуты бечевой.

Мужик смерил нас всех взглядом из-под кустистых бровей и, глядя на меня, снял шапку и отвесил поклон, а разогнувшись заговорил:

— Здрав будь, Андрей, и ты, Проня,— а Богдашка и вовсе удостоился лишь кивка.