— Что значит вынос праха? — хотелось говорить шепотом, мне казалось, что спящие услышат, и я могу их разбудить.

— Последний этап смерти.

— Не поняла. Вы умираете в несколько этапов?

— Сейчас увидишь все собственными глазами.

Что-то я уже боюсь представить, что я там увижу.

Ряд, по которому шли, закончился, и мы уперлись в мощные толстые двери.

— Следующий уровень?

— Нет, всего лишь продолжение первого, но тут харны застоялись давно.

Пыль всклубилась и улеглась не сразу, как только эти двери отворились, и мы вошли. И здесь свет зажигался, постепенно открывая глазам огромное, высокое помещение с нишами в которых располагались старого типа стеклянные капсулы в которых покоились останки харнов. Но почему так? Зашла с ошалевшими глазами, у Омиша они были не меньше. И тут, женщины, мужчины, дети, все возраста, если перевести на человеческий взгляд. Старцы, старицы. Так непривычно видеть такими харнов. Мы пошли вдоль основного прохода и со всех сторон на нас смотрели ничего не выражающие застывшие лица. Маленькая девочка, на лице которой отобразилось уныние и отчаяние. Мужчина с полным безразличным видом, будто потерял вкус к жизни. Женщина словно старица, сгорбленная и взглядом исподлобья.

— Я думала, они будут закрыты в гробах, почему мы их видим?

В самом дальнем ряду увидела несколько капсул пустыми.

— То, что ты видишь, это первая стадия, — Кейлин потянул меня за руку. — Первую стадию можно отличить по внешнему виду. Они словно живые. Второй этап меняет цвет, бледнеет и местами осыпается. Третий — разрушение и вынос праха. Харн осыпается, превращаясь в прах. Но между стадиями проходят столетия. Больше всего больно смотреть на тех, кому осталось здесь быть меньше недели. С таким прощаются родственники навсегда.

Я так впечатлилась, что ладошки вспотели и зачесались.

— Я сейчас проведу небольшое исследование, далеко не отходите, — сказал Кейлин нам с Омишем.

Мы медленно стали проходить по рядам рассматривая усопших и дивились, как можно в таком состоянии сохранять свой внешний вид неизменным. А я заметила, что у одного харна на лице, прямо на щеке появилась трещина. Но этот харн был особенно необычайно красив. Такого еще никогда не видела. Будучи замужем мое сердце дрогнуло. Почему-то так стало жалко этого парня, что могло случиться, что он стал умирать? Мне вдруг стало интересно знать, сколько ему лет. Кажется, Омиш тоже был под впечатлением. Он и одет-то был в красивые величественные одежды. Светловолос, кудряв, с мощной крепкой фигурой до сих пор, так, что живые обзавидовались бы.

Во мне вдруг что-то шевельнулось. Появилось непреодолимое желание прикоснуться к этой капсуле. И я почему-то думала, что это важно, что так нужно. Будто неведомая сила во мне желала этого. Больше удивленная на свои ощущения и воодушевленная, так и сделала. Мне так захотелось подарить ему жизнь, но разве я могла? Только Творец жизни способен на это.

Омиш брезгливо смотрел на меня, но не решился что-либо сказать. А я дотронулась до гладкого стекла капсулы и ощутила тепло в ладони. Харн по-прежнему стоял величественный и несчастный. Что ж…

— Лия… — позвал Омиш.

Шаги со стороны другого ряда приближались, и я убрала руку. Так и есть, это Кейлин пришел за нами.

— Все, можно уходить, — бросил он, и мы последовали за ним из этого холодного места.

Холодно было вокруг, холодно было на душе, впечатлений хватило надолго.

А наутро случилось две вещи.

Вернулся жутко недовольный Горн, с насупленным выражением лица и очень неразговорчивый. На все мои расспросы не торопился объясняться, а лишь испепеляюще стрелял глазами и недовольно воротил нос.

— Горн, в чем дело?! Ты так и будешь дуться или объяснишь, в конце концов, что случилось и в чем я виновата? — обессиленно крикнула уже.

— Ты восхищалась другим! И твое восхищение было настолько сильным, что это почувствовал даже я!

Ах, вот оно что! Ну, было дело… Пожала на свои мысли плечами.

— Ты даже не отрицаешь этого!

— Горн, я была в усыпальнице. Как думаешь, кем я там могла восхищаться?

— Я не знаю, но было же!

— Было, не отрицаю, но харн которого я увидела, просто поразителен… Им невозможно было не восхититься!

Горн нахмурился и поджал губы.

— Ну, что ты, в самом деле! Если бы я восхищалась им как мужчиной, но нет же…

— Я знаю…

— Тогда в чем дело?

— Что в нем такого, чего нет во мне?

— Горн… В нем уж точно нет того, что есть у тебя. Ты неповторимый. Самый, самый и мой… — я подошла, для закрепления своих слов поцеловала его в губы.

Мою инициативу быстро перехватили. И какое-то время нас ни для кого не существовало. До самого конца дня никто не беспокоил. Даже странно было, что ни Кейлин, ни Омиш не заглядывали.