— Я сам себя пугаю… — Горн смотрел на меня во все глаза. Будто пытался охватить взглядом, хотя стоял очень близко. — Ты… ты не понимаешь, что происходит. Прости. Я не могу сейчас тебе этого объяснить. И, наверно, никогда не смогу, слишком сложно все оказалось. Я и не мог предположить, что настолько, — он говорил быстро и шепотом, переводя дыхание. Казалось, он был крайне чем-то удивлен. — Ты переворачиваешь сознание, но сначала нутро… Скажи, ты действительно любишь Омиша?

— Что?!

— Бога ради, скажи «да» или «нет»!

— Да нет же, нет! Ненормальные! А что такое? Он больной или заразный? Что с Омишем не так?

Но, Горн, вышедший уже в проем двери, вдруг резко развернулся и положил мне руку на лоб, больше я ничего не помню…

Я оставляла дорожку поцелуев легким прикосновением губ. А тот, кого целовала, мирно посапывал, и наконец, пошевелился, издав спросонок удовлетворенный стон. На моем лице появилась улыбка чеширского кота, ему нравится… Его брови вдруг взмыли, когда харн окончательно проснулся и шарахнулся от меня, как от чумы.

— Ты что делаешь? — он захлопал глазами. Действительно, что я делаю?

— Целую своего благоверного, — слышала себя со стороны.

Кажется, иронию не восприняли с радостью. Она лишь вызвала еще большее удивление.

— Ты… Ты не можешь знать… — харн подтянулся, приподнявшись на одном локте.

— Так как же так случилось, что я твоя жена, Горн? — приблизилась к нему.

— Нет… — замотал он головой, не смотря на меня. — Ты не можешь этого знать! Ты человек, мы не можем…

— Ты уверен? — подобралась ближе, уже касаясь губами его щеки.

Харн застыл, дыхание участилось и в следующую секунду мы уже целовались, как сумасшедшие…

В голове, как эхо продолжал проноситься отголосок сна. Надо же было такому присниться! Горн сел в кровати сразу, как только открыл глаза.

Встав, поплелся в ванную. Сейчас ему нужен холодный душ. Нервы совсем расшалились. От всей этой истории он просто с ума сойдет! Мало того, что сам ввязался, так еще других туда впутал. И Лия… Девчонка ни о чем не подозревает, да и откуда ей. Она не знает законов и традиций харнов, к тому же сама не харнка, чтобы что-то понимать или чувствовать. Но как же ему хотелось, чтобы она переживала хоть толику того, что чувствует он, возможно, тогда ему было бы легче. Холодная вода струями стекала с красивого тела и обжигала. Самое плохое, что этот сон, что приснился ему, вызванный его же переживаниями, может присниться и Лие… Или еще чего покруче приснится, кроме поцелуев… Горн закрыл глаза, этого он и представить не мог. Она вполне реально может в кого-то влюбиться, а ему, Горну, будет от этого очень плохо, почти невыносимо. Пора с этим кончать. Ведь есть же лекарства, приглушающую боль разлуки и тоски.

Кейлин сидел в своем кабинете и делал какие-то записи. При появлении брата он поднял на него взгляд, продолжая писать, и проследил, как тот сел. Горн казался понурым с самого пробуждения. В лавке никого кроме них не было и можно спокойно поговорить о деле, что взяли на днях, и о личном. С этого и начал Кейлин. Отложил ручку и уставился на брата теперь более внимательно.

— Тебе уже лучше? Омиш сказал, что это была шутка. Он не целовал ее…

Горн выставил руку вперед, запрещая брату говорить.

— Молчи ради Бога, слышать этого не хочу. Чувствую себя преданным. Скажи, когда ты был женат, у тебя такое было?

— Шутишь? Харнки не такие, их учат верности.

— Причем здесь это? Лия ничего не знает и чувствует себя свободной. Соответственно себя и ведет.

— А ты думаешь, узнай она, что-то изменится? Если харнки, не имея любви, остаются верными, то тут все не так. Человек иначе воспитан.

— Лия не местная.

— Что-то ты странно заговорил. Неужели мой брат всерьез заинтересовался своим «шансом на свободную жизнь»?

— Не называй ее так.

— Ты надеялся связать себя узами брака, что бы совет отстал от тебя? Но совету это не помеха, по крайней мере, на тот длительный срок, что ты рассчитывал.

— Я не… — Горн замолчал, пытаясь справиться с чувствами. — Я не хотел, что бы так все получилось. Сам не знаю, как так вышло. Когда я прикоснулся к ней…

— Давай будем называть вещи своими именами, когда ты поцеловал ее…

— Во мне вдруг что-то ожило, словно загорелся свет. Я испытал это впервые. Она мне почудилась вдруг такой близкой и родной, моей… -

Горн рассказывал, а Кейлин дивился, подобные слова он слышал от своего отца, когда был маленьким. Тот рассказывал сыну, как сильно любит их мать, и какое светлое чувство в нем она пробуждала.

— Слова сами вырвались, — продолжал Горн, — в следующий момент я осознал что сделал, но было поздно — печать брака уже была на ней.

— Ты ничего не сможешь поделать, — Кейлин отложил тетрадь, в которой что-то записывал и тяжело вздохнул. Он уже смирился с тем, что натворил его брат. — Разве, что беречь ее от совета.

— Я обрек себя на мучение. Да и Лия теперь в опасности.