Пока Дарси беседовал с их племянницей, они стояли поодаль. Не смея поднять глаза,

совершенно ошеломленная, Элизабет бессознательно отвечала на любезные расспросы о своей

семье. Ее поразило, насколько переменились, по сравнению с их последней встречей, его

манеры. С каждой новой фразой она испытывала все возраставшее смущение. И несколько

минут этого разговора, в течение которых она сознавала только, до чего неприлично было ей

оказаться застигнутой в этом месте, стали самыми неловкими в ее жизни. Мистер Дарси

чувствовал себя не намного увереннее: в его словах не было обычной невозмутимости. Бессвязно

повторяя вопросы о том, когда она покинула Лонгборн и сколько дней ей довелось провести в

Дербишире, он явно обнаруживал свое смятение.

Под конец, не зная, что бы сказать еще, он замолк и, простояв с минуту в молчании, вдруг

опомнился и пошел прочь.

Мистер и миссис Гардинер тотчас же подошли к Элизабет и выразили восхищение его

внешностью. Однако, поглощенная своими мыслями, Элизабет едва ли расслышала их слова и

шла за ними в полном молчании. От стыда и унижения она почувствовала себя совершенно

подавленной. Визит в Пемберли казался ей самым злосчастным, самым ошибочным шагом в ее

жизни. Каким странным должен был показаться он мистеру Дарси! Как опозорена была бы она

даже и не перед столь тщеславным человеком! Можно было подумать, что она намеренно

постаралась снова оказаться у него на пути! Зачем она сюда приехала? И надо же было ему

явиться за день до назначенного срока! Достаточно им было выйти из замка всего на десять

минут раньше, и он бы их не застал! Было ясно, что он прибыл сию минуту – только что

соскочил с лошади или вышел из экипажа. И она снова и снова краснела, сознавая все

неприличие ее появления в Пемберли. Но как изменилось поведение мистера Дарси! Чем это

можно объяснить? Следовало удивляться, что он вообще стал с ней разговаривать. И

разговаривать так учтиво, – осведомляться о ее близких! Никогда еще он не говорил с ней так

сердечно, без малейшего высокомерия, как при этой нежданной встрече. Насколько это

отличалось от его последнего обращения к ней в Розингсе, когда он передал ей свое письмо!

Элизабет не знала, что ей об этом думать и как все объяснить.

Они теперь шли по восхитительной тропинке у самой воды. С каждым шагом перед ними

открывались все более красивые склоны, все более живописный вид на приближавшуюся лесную

чащу. Однако Элизабет смогла снова воспринимать окружающий мир далеко не сразу.

Машинально отвечая на повторные обращения мистера и миссис Гардинер или рассматривая

заинтересовавшие их виды, она думала совсем о другом. Ее мысленному взору представлялась та

единственная, хоть и неизвестная комната дома, в которой должен был сейчас находиться

мистер Дарси. Ей хотелось понять, какие мысли бродят у него сейчас в голове, что он о ней

думает и сохранил ли к ней, вопреки всему, нежное чувство. Не был ли он так любезен только

потому, что чувствовал себя здесь более свободно? Но в его голосе слышалось нечто такое, что

нельзя было счесть за непринужденность. Было неясно – обрадовался ли он этой встрече или она

его расстроила. Во всяком случае, он не отнесся к ней безразлично.

Замечания спутников по поводу ее рассеянного вида под конец вывели Элизабет из

задумчивости и заставили ее взять себя в руки.

Они вошли в чащу и, на время расставшись с рекой, побрели вверх по склону холма. Там,

где просветы между деревьями оставляли взору достаточный простор, открывался прекрасный

вид на долину и противоположные покрытые лесом холмы, скрывавшие также некоторые

излучины реки. Мистер Гардинер выразил желание обойти весь парк, но побоялся, что за одну

прогулку это окажется им не под силу. В ответ на его слова садовник с довольной усмешкой

сказал, что им потребовалось бы пройти не меньше десяти миль. Это решило вопрос, и они

двинулись дальше по избранному пути. Дорога снова пошла под гору. Пробравшись под низко

склоненными деревьями, они опять спустились к сильно сузившейся в этом месте реке и

пересекли ее по незамысловатому мостику, вполне гармонировавшему с окружающей природой.

Рука человека чувствовалась здесь еще меньше, чем во всех виденных ими до сих пор уголках

парка. И сжатая ущельем долина оставляла пространство только для потока и узкой,