Вслед за отцом в карету села Изабелла, а вслед за нею, забыв о том, что его место не здесь, очень естественно туда же сел и ее муж; таким образом, когда мистер Элтон подвел ко второй карете Эмму и сам уселся рядом, то дверцу, как и положено, захлопнули и обнаружилось, что им предстоит ехать tete-a-tete. В обычное время это не смутило бы ее ни на минуту, скорей доставило бы удовольствие: его можно было бы вызвать на разговор о Гарриет, и путь в три четверти мили сократился бы втрое. Но теперь, после его подозрительного поведения, она бы предпочла этого избежать. Вероятно, когда мистер Уэстон потчевал мужчин добрым вином, он хлебнул лишнего и настроен был болтать чепуху.

Решив по мере сил удерживать его в границах холодною учтивостью, она приготовилась сразу, с тонко рассчитанным спокойствием и важностью, повести речь о погоде, о позднем времени, однако не успела начать, не успели они выехать за ворота и догнать первую карету, как ее перебили — схватили за руку, потребовали ее внимания, и мистер Элтон очертя голову уже объяснялся ей в любви: как не воспользоваться ему счастливым случаем, как не признаться в чувствах, которые, конечно же, давно не тайна, в надежде — в страхе — с обожанием — с готовностью погибнуть, ежели его отринут, но в то же время осмеливаясь думать, что его пылкая привязанность, его беспримерная любовь и пожирающая страсть не могла не возыметь действия, а короче — с самыми серьезными намерениями и твердою решимостью добиться исполнения их как можно скорее. Да, она не ошиблась. Без всякого стыда, без оправданий, без особых церемоний, мистер Элтон, влюбленный в Гарриет, признавался, что влюблен в нее. Она порывалась остановить его — напрасно: он говорил без умолку, покуда не выложил все. Как ни сердита она была, но когда наконец заговорила, то мысль, что это минутное помрачение, помогла ей сдержаться. Это, видно, хмель ударил ему в голову, а значит, есть надежда, что через час он образумится. Соответственно, и отвечала она ему полусерьезно, полушутя, в манере, наиболее понятной, по ее представлениям, полупьяному человеку:

— Вы поражаете меня, мистер Элтон. Говорить такие вещи мне! Вы забываетесь — вы меня приняли за мою приятельницу — я с удовольствием передам все это от вашего имени мисс Смит, но меня, сделайте милость, вперед увольте от признаний.

Мисс Смит?.. Передаст мисс Смит?.. Как прикажет она это понимать? И он повторил ее слова с такою развязной самоуверенностью, таким хвастливым напускным изумлением, что она не могла не вспылить:

— Мистер Элтон, ваше поведение ни на что не похоже! Я могу объяснить его единственно тем, что вы теперь сами не свой, иначе не позволили бы себе говорить со мною, ни говорить о Гарриет в подобном тоне. Будьте добры, возьмите себя в руки, и ни слова более, тогда я постараюсь забыть об этом.

Однако мистер Элтон, оказывается, выпил вина лишь в меру, для поднятия духа, но вовсе не до помутнения рассудка. Он прекрасно знал, что говорит, и, с горячностью опровергнув ее подозрение как в высшей степени для него обидное, а также засвидетельствовав мимоходом свое уважение к мисс Смит как ее приятельнице — но, впрочем, отметив, что не понимает, при чем тут вообще мисс Смит, — вновь вернулся к любовной теме, с настойчивостью намекая, что ждет благоприятного ответа.

Чем сомнительнее становилось для Эммы его опьянение, тем определеннее — его непостоянство и наглость и тем менее принуждала она себя к вежливости, отвечая ему:

— Мне более невозможно сомневаться. Вы все сказали слишком ясно. Мистер Элтон, у меня нет слов. Вы ошеломили меня. Как! После того поведения, которому я весь этот месяц была свидетельницей, тех знаков внимания к мисс Смит, кои привыкла наблюдать изо дня в день, — обращать ко мне такие речи?.. Какая невообразимая ветреность! Могла ли я предположить! Поверьте, сударь, мне отнюдь, отнюдь не лестно быть предметом такого рода излияний.

— Небеса милосердные! — вскричал мистер Элтон. — Да с чего вы взяли? Мисс Смит!.. Никогда в жизни у меня и мысли не было ни о какой мисс Смит — никогда не оказывал я ей знаков внимания иначе, как другу вашему, никогда не существовала она для меня иначе, как ваш друг. Ежели она вообразила себе иное, то, стало быть, приняла желаемое за действительное, и я о том весьма сожалею — чрезвычайно, — но помилуйте! Мисс Смит, вот новость!.. Ах, мисс Вудхаус! Кто может думать о мисс Смит, когда рядом мисс Вудхаус! Нет, клянусь честью, меня нельзя упрекнуть в ветрености. Я думал только о вас. Я утверждаю, что ни на миг другая не была предметом моего внимания. Что бы ни говорил я, что б ни делал в последние недели, все имело единою целью изъяснить вам мое обожание. Быть не может, чтобы вы вправду, в самом деле, имели сомнения на этот счет. Нет! — С нарочитою многозначительностью: — Я уверен, вы все видели и понимали.

Нельзя сказать, что испытала, услышав это, Эмма, которое из сонма неприятных чувств овладело ею с наибольшей силой. От потрясения она не вдруг нашлась что ответить, и воспламененный мистер Элтон, тотчас приняв минутное замешательство ее за добрый знак, вновь попытался схватить ее за руку и радостно воскликнул:

— Очаровательная мисс Вудхаус! Позвольте мне истолковать ваше красноречивое молчание. Оно означает, что вы давно поняли меня.