Самой юной она доверила пасти птиц, варить им зерно и отгонять петуха от Петровича.

Под старой липой совсем не осталось травы.

Растолстевшие гуси в белом пуху и мелкие юркие утята мужественно сражались с мокрецом, выщипывая его зеленые сочные стебли.

А он снова отрастал.

А они пожирали его просто ведрами, забираясь между камней, под стену дома и под ограду.

И землю после мокреца удобряли как следует.

Земля была зеленоватой и скользкой.

От этого удобрения розы наши, необычные герцогские розы нежного кремового цвета, ломанулись в рост. Что еще надо? Солнышко греет, полив постоянный. Расти себе и расти.

Мало того, что кусты вымахали чуть не с меня ростом, так они еще и покрылись крупными бутонами нежного кремового цвета. Пока один только цветок раскрылся, и был он огромный, как бокал.

— Если б у нас было разрешение продавать герцогские розы! — вздыхала Анника, глядя на быстро разрастающиеся кусты. — Вот мы бы озолотились!

Розы грозили скоро потеснить картошку, так быстро росли в этом укромном уголке.

— Думаю, это можно было б устроить, — ответила я. — Когда пойдем с герцогом на прогулку.

— Вряд ли он позволит, — прошептала Анника печально. — Эти розы растут только в его саду. Я слышала, только избранным его садовник дает отростки. А тут я…

— Не будем гадать, — ответила я. — Все узнаем, когда поговорим.

На том и порешили.

Вот этот клочок земли с прудиком, розами и несколькими кустами картофеля Анника велела новой пастушке облагородить.

Окучить картошку по моей технологии, и разрыхлить пришлепанную гусиными лапами землю, пока гуси и утята плещутся в роднике.

Двух других женщин Анника определила на огород, поливать овощи, окучивать картофель и собирать урожай по мере созревания.

А сама надела новый чепчик, повязала свежий красивый передник и принялась рисовать красивую вывеску на нашу предполагаемую лавку.

Плотник надстроил Петровичу мансарду, и там действительно было очень мило, уютно и светло.

Окно, хоть и небольшое, было с двойными рамами, чтоб зимой Петровича не продуло. Специально для него плотник соорудил насест из гладко ошкуренной крепкой жердины, и гнездо — небольшой домик, куда Анника щедро натолкала золотой соломы.

— Петрович, я тебе даже завидую, — сказала она, выглядывая из его мансарды в окошечко. — Тут так красиво и так чисто… и воздух свежее. И окна открываются.

— А какой вид! — заорал довольный Петрович, вскакивая на подоконник. Яблони, конечно, под его окнами не было, но зато хорошо было видно липу. — Эх, Пари, Пари!.. А пусть этот человек поставит Эйфелеву башню у пруда? Я буду туда кидать куски хлеба и воображать, что кормлю лебедей, ха-ха-ха!

— Петрович, — строго сказала Анника, — ты совесть имей! Какую тебе еще башню?!

Внизу, недовольный разлукой с вожделенной курицей, разгуливал петух.

Он косил огненным глазом на Петровича и тянул долгое «ко-ко-ко», тоскуя по неприступной курице.

Петрович бесновался на своей мансарде.

— Что, взял меня?! Взял? — совершенно неприлично орал он. — Получил, да?! Дурак!

И он гордо скрылся в своем домике, где у него была и персональная кормушка, и персональная поилка, и самая свежая солома!

Изнутри, как Петрович и прочил, плотник покрасил доски нежно-розовой краской. И даже намалевал мелкие белые цветочки. Очень красиво и романтично.

Из крепкой толстой доски плотник вырезал нам вывеску, которую мы собирались прикрепить над прилавком. Остатками розовой краски с разрешения гламурного Петровича Анника и принялась раскрашивать буквы и рисовать розы.

«Дешевая лавка — лучшие товары почти даром!» — гласила наша вывеска.

Вышло очень даже неплохо.

Даже красиво вышло.

Пока лавки у нас не было, эту самую вывеску мы приколотили к борту тележки и двинули в первый рейд по фермам Ферро.

На первой же ферме по соседству работала семья, муж, жена и двое сыновей.

Участок у них был огромный, в пять раз больше участка Анники.

Овощей, значит, они выращивали и того больше.

Но что-то сытыми и довольными они не выглядели.

Такие же тощие оборванцы, как и Анника.

Только Анника уже немного наела щечки.

А у матери этого семейства лицо бледное, землистое. Много ли наешь на одном редисе и горохе…

— Милая, — окликнула я ее, когда Макс остановил повозку у их ограды, — а нет ли у вас овощей на продажу?

— Все овощи сдали Ферро, — сухо и безжизненно ответила она. — Остались только негодные. Из тех, что никто не купит.

— Так может, я куплю? — сказала я. — Ты ополосни их, чтоб чистые были, и неси. А я посмотрю.

Ее погасшие глаза так и вспыхнули!

Она кликнула сыновей, и мальчишки мигом подволокли две тяжелых корзины со всякой зеленью.