— Но теперь-то ты не забалуешь! — продолжала мамаша с чувством недоброго удовлетворения в голосе, качая головой так зловеще, словно сама собиралась меня пороть. — Тебя отправят домой как преступницу! В кандалах! В полицейской карете, за решеткой! И это еще если повезет! Если эти уважаемые господа сжалятся над тобой! И просто велят выпороть на площади, а не упечь в тюрьму, как ты того заслуживаешь!

Ее глаза полыхнули лютой злобой.

Я знала это чувство.

Это означало, что она проигралась в пух и прах, и ее снова корежит от нехватки денег на развлечения. И именно меня она винит в том, что их нет. Ведь за право ненормального Густава отрывать от меня по кусочку, вырывать мне волосы и выбивать зубы, всегда можно было требовать новую порцию золота…

У меня мороз по коже пошел, я от ужаса захлебнулась.

Горло перехватил спазм, я и слова не могла выговорить в свою защиту!

Перед глазами встала картина словно из фильмов ужаса.

Я, полулысая, вся в синяках и шрамах, сижу на цепи в грязной крохотной комнате.

Словно изломанная игрушка.

Еще живая, но уже не человек.

Эту участь мне готовила родная мать?

Но тут адвокат пришел мне на помощь. Все-таки, не зря я ему заплатила!

— Позвольте, — строго произнес он. — Есть ли основания для всех этих мер?

— Конечно, — сварливо ответила мать. — Она удрала из-под венца! Когда все уже было оговорено и назначено! Какой позор! Какой стыд! Скандал! Кто оплатит жениху приготовления, которые пошли прахом? Это серьезные убытки! Жених человек Богатый. Там, простите, не на два серебряных гуляние! К тому же договор… вы знаете, что у благородных людей принято держать свое слово? И мы дали это слово! Что наша дочь станет женой баронета! Мерзавка, мерзавка! Ты десять лет будешь работать, чтоб оплатить нам все издержки и потери! Репутационные потери! Вырастили на свою голову эгоистичную мерзавку, которая думает только о себе, и получает то, что хочет! А в ответ ничего давать не спешит! А зачем?! Ей и так все преподносят на блюдечке!

— Она невеста баронета Густава Октавиана, который лежит в сумасшедшем доме? — мягко произнес адвокат, выкладывая перед матерью какую-то бумагу. — Мы наводили справки. Он абсолютно ненормален. Психически невменяем. Вот подпись врача. Таким людям запрещено жениться и оставлять после себя потомство. Вы знаете об этом?

Тут мать осеклась и замолчала, раскрывая беззвучно рот.

Она даже чем-то на Петровича была похожа.

У нее был такой же безумный взгляд. Словно из нее против ее воли лезло яйцо.

— Что? — кудахтала она, пялясь в бумагу. — Что?! Откуда вы это взяли?

— Жених вашей дочери, — повторил адвокат терпеливо, — которого вы ей подобрали, абсолютно безумен. Бестолковее обезьяны. Склонен к агрессии. Злобный садист. Это не ругательства, господа, — обратился он к нам. — Это медицинские термины. Врач, у которого я наводил справки, был изумлен, что этого человека пытались женить. Это абсолютно недопустимо. Так вот я спрашиваю — вы об этом знали?

— Разумеется, нет! — мать оттолкнула бумагу, будто та жгла ей руки.

— Как же нет? Вы что, не рассмотрели жениха вашей дочери? Не познакомились с ним, не поговорили?

— Я не… я вела переговоры с его отцом!

— Но молодые должны же были хоть раз встретиться? Помолвка? Гости по этому поводу? — настаивал адвокат.

Мать поджала губы.

— В приличных семьях, — высокомерно ответила она, — безо всего этого можно обойтись! Полагаясь только на честное слово! Откуда мне было знать, что баронет нездоров?

— Да об этом вся округа знает! — выкрикнула я. Силы понемногу возвращались ко мне. — Его раньше водили на праздники, как обезьяну — в ошейнике и на поводке! Но с каждым годом ему все хуже становилось, и им ото всех домов отказали в приемах! Я помню!

— Молчи, дура! — зашипела мать, багровея. — Что ты там можешь помнить! Ты и была-то на праздниках всего три раза! Слушать сплетни недостойно юной девушки!

— И помолвка у нас была! — не унималась я. — Я сбежала с нее с разбитой головой! Он сразу мне дал кирпичом в висок! Уж не знаю, чего он хотел, но только точно не жениться! Не любви и ласки! И она об этом знала! И все равно велела к нему идти!

— Ты врешь! — яростно прорычала мать, едва не сорвавшись со стула. Глаза ее горели лютой злобой. — Кому вы верите?! Этой засранке? Этой замарашке? Это все ложь!

— Пока что на лжи поймали только вас, — мягко напомнил адвокат.

Мать молча испепеляла меня взглядом.

— Значит, о душевном состоянии жениха вам было известно? — сурово продолжил адвокат. — И это вас не остановило? Что ж. Побег девицы можно объяснить и оправдать беспокойством за свою жизнь. Она имела на это право. Если уж родители не могут о ней позаботиться и сами толкают ее прямо в ад…

Шеф полиции кивнул головой.

— Девица совершеннолетняя, — пробасил он. — Имеет право сама распоряжаться своей жизнью. Имеет право уезжать куда угодно, жить где ей вздумается.

С матери вмиг слез ее персиковый сладкий вид.

Она стала похожа на помойную злую крысу. Такие же злые глаза, острый, ненавидящий взгляд.

Да и ее персиковое платье сразу как-то поблекло.

И стало видно, что оно здорово ношенное, несвежее, в пятнах и грязное по подолу…