И десятиметровку до своей кареты она пробежала быстрее заправского спринтера.

Роза хватала ее железными шипами за платье, за подоткнутые юбки, за мелькающие икры, обтянутые белыми тонким чулками, и даже за шляпу с растрепанным париком и выбившимися серыми волосами. Но Ферро это не останавливало.

Оставляя на шипах розы клочья ткани и собственной подлой шкуры, Ферро заскочила на ходу в свою карету. Кучер щелкнул хлыстом, и кони рванули так быстро, что никакой розе было их не догнать.

Тем более, что роза могла охранять только то место, где были ее хозяева.

— Петровича украла! — кричала в ужасе Анника. — Петрович, миленький! Я же тебя предупреждала!

***

В карете Ферро ослабила хватку, чтобы не придушить несчастную птицу, и Петрович вырвался на волю.

А вместе с ним и его демоны.

— Стареющая проститутка! — прокричал он, мечась по карете в поисках выхода и отчаянно отбиваясь от Ферро когтистыми лапами. — Не смей прикасаться к моему… телу!

— Ощипанная дура! — шипела растрепанная, истерзанная Ферро. — Прекрати дергаться, не то шею сверну!

— Я петух! — орал Петрович. — Сама ты ощипанная дура! Украли меня, подонки!

— Какой еще петух! — вопила Ферро с издевкой. — Глупая курица!

Роза и Петрович расцарапали ей лицо, спутали волосы. Шляпа вместе с париком закатились куда-то под ноги Ферро, пудра с лица осыпалась и стерлась в драке. И стало видно, что Орландо-то прав: Ферро намного, на-амного старше тех лет, какие себе приписывала.

— Хе-хе! — издеваясь, ответил Петрович.

Он вкарабкался наверх, уцепился когтями за штору на окошке, задрал хвост и прицельно цыкнул в похитительницу.

— Ах ты, мерзкая крыса! — возмутилась Ферро, отирая с щеки продукты жизнедеятельности Петровича.

Карета мчалась, не уступая, наверное, по скорости и старушке Мидоуз. Взмыленные лошади раздували огненные ноздри. Ферро и Петровича нещадно болтало, как в бетономешалке.

Но они продолжали драться, сражаясь каждый за свое.

Петрович — за свободу и за жизнь, Ферро — за мечту.

Можно было всякого ожидать от Ферро. Можно было думать, что она утащит Петровича в свой дом, и там заточит его в клетку с тем, чтобы он бесконечно несся.

Но она решилась на самый отчаянный шаг.

За окнами кареты мелькал вовсе не город и его улицы.

И не домики с прохожими.

Места вокруг мчащегося экипажа становились все более лесистыми, все более дикими.

И Петрович, выглянувший, чтоб посмотреть, куда его везут, так и остолбенел.

— Ты куда завезла меня, клизма старая?

Перед глазами его встал дивный лес.

Чудесное место, природа, полная жизни и какой-то волшебной, величественной торжественности.

То самое спорное место, что Ферро так хотела купить.

Очаг волшебства.

Где-то за деревьями виднелись белые камни, веками омываемые дождями. Старые развалины то ли храма, то ли капища.

Петрович ощутил, как каждое его новое перышко отчего-то дыбом встает в предчувствии надвигающегося события.

И он заорал, отчаянно и страшно, словно Ферро уже вытащила нож и ему грозит.

Ферро же на вопли несчастной жертвы похищения не обратила никакого внимания. Ухватив его, крепко сжав, она обняла Петровича, как свою последнюю надежду.

И держала его так, пугая несчастного бешеным сердцебиением и жутким, отчаянным молчанием.

Карета домчалась до небольшой прогалины на полянке.

Сред цветущего луга на опушке виднелась небольшая прогалина — словно там что-то взорвалось, и потому на этом месте трава не росла.

Над прогалиной возвышалась какая-то не то арка, не то воротца.

Едва карета остановилась, как Ферро вывалилась из нее в траву, все так же прижимая Петровича к груди.

— Отпусти меня, маньячка! — вопил Петрович, стараясь вырваться из ее цепких рук. — Помогите! Помогите, суп варят! Из меня варят суп! Анника! Я все прощу! Я раскаиваюсь, раскаиваюсь! Я буду слушаться, только спаси! Па-ма-ги-те-е-е!

Ферро, путаясь в разнотравье, с промокшими от вечерней росы ногами, добралась до эпицентра взрыва, и шлепнулась на желтую прогалину, выпустив из рук ошалевшего Петровича.

— Ну, я принесла! — завопила она дрожащим голосом. — Самое дорогое, что у меня есть! Самое!

— Меня у тебя нет, — грубо возразил Петрович. — Ты меня украла, мошенница! Я не твой!

Но Ферро его не слушала.

Чуть не плача, обращаясь к тихому и величественному месту силы, она ползала на коленях, вся дрожа.

Эта ее выходка с похищением Петровича была просто жестом отчаяния, желанием изменить нескладную жизнь одним махом.

— Я могла б его заставить нести мне алмазные яйца! — прокричала она в лес. — Или высиживать цыплят, которые несут эти яйца, и стала бы Богаче короля! Но я отдаю это чудо тебе!

— Ты зарезать меня собралась, что ли?! — всполошился Петрович. — Дура, что ли?!