— Пейзане, мать твою, — фыркнул Антон Евлампиевич и искоса посмотрел на меня. Можно подумать, что это я сказал. Ну, запустил словечко «пейзанин» в обиход, а городовым оно отчего-то понравилось. Словечко не анахронизм, а вполне себе современное, пусть и импортное и всего-то означает сельского жителя. Шевелите окорочками — это тоже мое? Пожалуй, что да, но не помню, когда я так говорил.

— Фрол — молодец, — шепотом, чтобы никто не услышал, сказал я приставу, а тот кивнул.

Егорушкин и на самом деле отдает правильные команды и от своего имени, а не талдычит — дескать, начальство приказало.

Крестьяне, тихонечко матерясь, принялись отдирать тело от мерзлой земли и перетаскивать на телегу. Когда останки были уже уложены на солому, наш доктор вдруг встрепенулся и хмыкнул:

— Сразу-то не приметил. — Без всякого почтения к мертвому телу Михаил Терентьевич взял левую руку трупа в свою правую и сказал: — Отсутствует указательный палец.

— Он изначально отсутствовал или отрезали? — поинтересовался я.

— Хрен его знает, — ответствовал доктор. По правде-то говоря, бывший военный лекарь употребил другое слово, но я сделал вид, что не заметил. — На месте посмотрю, может и выясню. О, подождите-ка, подождите.

Доктор оБогнул телегу, зашел с другой стороны, ухватил покойника за правую руку.

— На правой безымянного нет, — сообщил доктор. — Вот теперь точно скажу — оба пальчика отрезали. Скорее всего, вначале ножом пилили, а потом косточки обломали. Видите — скол неровный?

Ага, щаз пойду смотреть. Верю на слово.

— Пальцы станем искать? — поинтересовался пристав.

Шутник, Антон Евлампиевич. Если бы пальчики — вернее, косточки, валялись поблизости, то отыскали. Собака какая-нибудь ухватила и утащила.

Обратно возвращаться веселее, да и ветер стих. И башлык, присланный матушкой, грел и голову, и спину.

— Глухарь, Иван Александрович? — спросил пристав.

Уже не знаю — не то я занес этот термин, не то он существовал изначально. Кивнул.

— А что там за песню-то вы напеваете?

— Песню? — удивился я. Надо же, сам не заметил. Или заметил, но решил, что никто не слышит.

— Что-то там про глухарей на токовище, — сказал Антон Евлампиевич.

Ишь, какие у меня ассоциации. Ладно, щас спою. Только тихонько, чтобы другие не слышали. Все хоть не так скучно ехать. И приставу, который правит лошадью, развлекуха.

— Глухари на токовище бьются грудью до крови,

Не на шутку расходились быть бы живу…

Вот так и мы когда-то жили от зари и до зари

И влюблялись и любили, мчались годы с той поры…

— Хорошая песня, — с уважением сказал пристав, когда я допел до конца. — И поете вы хорошо. Если бы под гитару — совсем здорово.

Надо же, приставу понравилась песня Розенбаума. Надеюсь, не нарушаю авторское право? На гитаре чуть-чуть умею играть. Ленка меня учила, потом бросила.

Глухарь, значит. Не на току бьется с соперником, а в телеге лежит. Не просто глухарь, а нажористый. Труп пролежал с полгода, может и дольше. Знаем только, благодаря остаткам от нижнего белья, что это мужчина. Кто таков, возраст? Неизвестно. Откуда взялся — тоже неизвестно. Из Череповца ли, может, откуда-то из другого места? Он мог быть и мещанином, и крестьянином. Через Ботово идет дорога из Санкт-Петербурга на Вологду, деревень много. Не исключен вариант, что покойник, пока был живым, ехал из Питера. Теоретически, он мог и не заезжать в Череповец. Зацепки у нас есть? Зацепок нет. Пальчики отрезанные? Тут и козе понятно, что преступник (или преступники?) не могли снять колечки, пришлось отрезать пальцы. Безымянный палец на правой руке у нас для чего? Ну да, чтобы обручальное колечко носить. А указательный на левой руке? Есть какой-то принцип, правила, согласно которым мужчины таскают на руках кольца? Сам отродясь не носил никаких колец, разве что обручальное собирался напялить, так это другое.

Подведем некоторые итоги. Имеется труп, возрастом (м-да, смешно, возраст трупа) пролежавший не менее полугода, биологический возраст на момент смерти нам неизвестен. Смерть насильственная, однозначно.

Мужчина, у которого отсутствуют два пальца. Если убийца снял кольца, значит, они представляли ценность. Люминий со стекляшками никто бы не стал снимать. Да и нет пока в Российской империи алюминия. У податного сословия обручальное кольцо могло быть выковано из медного пятака. Разумеется, мог быть Богатый крестьянин, торговец, скопивший на золотое обручальное кольцо. Но колечек-то два. Значит, не крестьянин, не мещанин. Возможно купец, возможно чиновник или дворянин. Немного. Если господин Федышинский сумет определить возраст — еще один штрих к портрету убиенного. И станем искать.

В Череповец вернулись в потемках, замерзшие и усталые. Отправив Фрола определять труп в покойницкую — пусть стажируется, не все время по бабам бегать, поплелся на квартиру.

— Баню, Иван Александрович? — встретила меня в прихожей Наталья Никифоровна. — Недавно топила, весь пар остался.

— Ага, — кивнул я, стаскивая шинель и снимая сапоги.

Ох ты, а как дома-то хорошо. Тепло. В баню — еще лучше. Отогреюсь. И еще что-нибудь в пасть закинуть. Но вначале сниму «подменку» и вынесу в сени вместе с шинелью. Пусть проветриваются.