Полные губы исказились, выплевывая потоки проклятий к затухающему внутреннему свету древнего оружия. Костяшки на ее руках побелели от той силы, с которой она сжимала посох-копье. А в глазах плескалось слабое зеленое пламя потусторонней силы.

Но почему-то именно в таком состоянии она казалась мне похожей на человека. Женщина, привыкшая получать все, не получила ничего.

Портал, которым она явно намеревалась воспользоваться, с шумом закрылся. Подозреваю, что доступ к нему она так же не смогла получить — в противном случае не давала бы волю своим эмоциям.

Впрочем… Это только начало.

В два размашистых шага я оказался рядом с ней. Как бы сильно она не держала в руках оружие, мне потребовалось лишь немного усилий, чтобы вырвать его из ее хватки и отшвырнуть в сторону. Лилит, чьи глаза округлились от удивления, не успела среагировать.

Схватив ее за шею левой рукой, правой я нанес размашистый удар по левой щеке. Силу не сдерживал — она не из тех, кто сломается от подобного.

— Убить меня захотела, сука⁉ — проорал я ей в лицо. Огромные голубовато-зеленые глаза Лилит казались океанами, в которых можно было утонуть. На ее беду, я сегодня в спасательном жилете.

А вот привести ее в чувство и показать кто был не прав, следовало прямо сейчас. В исключительно жестокой форме.

После первой пощечины маски ярости на лице демонессы дрогнула. Второй удар пришелся на противоходе, тыльной стороной и по правой щеке.

После него она уже демонстрировала растерянность.

После третьего удара на ее лице появился нескрываемый ужас.

— Прекрати!

В ее некогда томном, обворожительном даже в гневе, голосе, не было ни капли прежних насмешек и флирта. Лишь отчаяние, страх и дрожь непонимания…

Увидев четвертый замах, она вздрогнула и закрыла глаза.

— Прекрати… Прошу…

Окатив ее взглядом с головы до ног, отпустил демонессу и сделал шаг назад.

Вытянувшаяся словно струна, она что есть силы впилась пальцами в кожу ладоней. Закрыв глаза и поджав губы, она стояла передо мной, мелко подрагивая от разбивающей ее дрожи.

— Прошу…

Светлый оттенок кожи на щеках заплывал красными отметками средневекового насилия, которое оказалось для нее катарсисом, продемонстрировавшим ее собственную беззащитность.

— Прошу…

Подбородок подрагивал, а белоснежные зубы, словно выполненные из лучшей керамики в цвет волос, мелко стучали друг о друга.

Ее голос звучал шепотом, а на лице появились тоненькие струйки влаги. Мне показалось, что глаза так и не вернулись в норму. Закрыв веки, тряхнул головой от наваждения не избавился.

Ущипнув себя за шею, зашипел от боли — перчатки драконьего доспеха защемили кожу так больно, что сомнений у меня просто не оставалось. То, что я вижу — не иллюзия.

Послышался всхлип. За ним еще один.

Всесильная демонесса, срок жизни которой исчислялся тысячелетиями, та, что еще пять минут назад демонстрировала непреклонность, силу, желание выторговать для себя наилучшие условия, намереваясь обмануть, предать, убить и уйти как ни в чем ни бывало, зарыдала.

Навзрыд, глотая слезы, трясясь так, будто зимой в Якутии из дома вышла нагишом. Самая настоящая истерика, которую я мог бы ожидать от Милены, Лаурель, Лео, Дианы, Мелиссы, на худой конец Корделии… Не могу себе представить Эллибероут в таком состоянии, но…

Я и подумать не мог, что Богатый внутренний мир тысячелетней демоницы может оказаться настолько нежным и хрупким. Что за ерунда⁈ Да в обычной бытовой драке женщины получают и причиняют куда больше вреда, чем я нанес Лилит. И точно не рыдают, будто маленькие девочки.

Признаться, я растерялся.

В голове банально взорвались все мысли, перемешались, а то что из них вышло, никак нельзя было назвать результатом анализа происходящего. Я просто стоял и смотрел, как она рыдает.

От трех, мать ее, пощечин!

Я посмотрел на латную перчатку, которой наносил удары, но не обнаружил на ней чего-то сверхъестественного. Защита как защита, просто из драконьего материала… Могла ли она как-то повлиять на происходящее?

Звуковое сопровождение плача прекратилось одновременно с тем, как Лилит рухнула на колени.

Опершись на руки, она нависала над грубым полом и беззвучно рыдала, что еще больше приводило меня в шок. Да не бывает так!

Внутри защемило от мыслей о том, что я сделал с ней… что-то.

Родительское воспитание откликнулось эхом на восприятие чужой боли. И, как бы я не хотел свернуть ей шею за то, что она сделала, в первую очередь хотелось сделать совсем другое.

Подойдя у женщине, больше похожей на юную девушку двадцати с небольшим лет, я, на секунду застыв, размышляя, правильно ли поступаю, все же присел рядом, приобняв за плечи. Лилит дернулась в сторону, как будто попыталась защититься от нового удара.

На ее лице изобразилась гримаса ужаса, а сама девушка брякнулась назад и попыталась отползти от меня как можно дальше.