— Просто не кричи об этом на каждом углу. Выхода отсюда все равно нет, а вот проблем в свою жизнь добавить можешь.

 

— Как ты понял? — Отпираться было бессмысленно. Да и не хотелось.

 

— На тебе нет клейма.

 

— Какого?

 

Вместо ответа старик просто указал на свою шею с левого бока. Там чернела татуированная цепь в пару сантиметров.

 

— О!

 

И как я этого раньше не заметил?

 

Впрочем, что это я? В свете этих факелов, если особо не приглядываться, многое можно упустить из виду.

 

— Откуда ты?

 

— Ты мне поверишь, если скажу, что из другого мира? — С этим стариком мне отчего-то хотелось быть правдивым.

 

— Пожалуй. Ты не похож на безумца.

 

— Правда? Вот уж не знаю… Сам себе не верю.

 

— Главное, помалкивай. И будь начеку.

 

— Кто ты?

 

— Меня зовут Мах. А ты?

 

Я задумался. Кажется, Даниил — слишком витиевато для моего нынешнего статуса.

 

— Я — Дан, — выдал я спустя несколько мгновений.

 

И улыбнулся. Знаю, глупо, но мне понравилось звучание моего нового имени.

 

— Помалкивай и просто будь начеку, Дан. Может, тогда продлишь свою жизнь.

 

Хм, оптимистично, однако ж…

 

 

 

***

 

Рэм был простой раб. Не человек даже — игрушка в руках всемогущего господина. Всемогущего и беспощадного.

 

Рэм только хотел, чтобы его семья выжила. Его жена и детки.

 

Поэтому он здесь.

 

Здесь — это в покоях лорда. Лорд — большой человек в этих краях. Один из самых Богатых и могущественных. И он выбрал Рэма, чтобы возложить на него миссию, и тогда семья Рэма выживет. Он в это верил. Ведь господин дал слово.

 

— Ты меня не подведешь, раб?

 

— Не подведу, господин.

 

— Повтори, озвучь свою цель.

 

— Притвориться одним из шахтеров. Выжидать знака — и активировать то, что вы мне дали, когда подадут знак.

 

— Да, верно… Все тщательно продумано. Ты будешь внедрен туда без подозрений. Терпение, раб, главное — терпение. В таких делах не пристало торопиться. Никто не должен связать взрыв с моим именем. А я ведь хотел по-доброму… предлагал такие откупные за эту шахту. Глупцы! Сами же подписали себе приговор!

 

Рэм слушал эмоциональную отповедь несдержанного господина и краем глаза впитывал в себя роскошь, разлитую кругом. Стены обиты бархатом. Пол устлан ковром. Огромная кровать под великолепным, тяжелым балдахином. Гобелены на стенах. Чаша вина на столе. Все кричало о пьянящем Богатстве. О власти. О жизни, которая сама была как хмель.

 

Господин наконец отпустил Рэма. Тот вернулся к семье. Им осталось пробыть вместе лишь ночь. Одна ночь — и жена с детьми уплывут на корабле в далекий край, где их ждет просвет. Господин обещал. Обещал, что их встретят его люди, что они сведут семье Рэма рабские метки, дадут скромный, но свой дом. И будет новая жизнь. Это достойная плата за то, что собирался сделать Рэм.

 

 

 

***

 

Утро началось хреново. Я даже не понял, что это утро. Ведь мрак же непрерывный, не считая этих долбаных магических факелов.

 

Меня грубо растолкали. Пришлось встать, подавляя в себе стоны и вздохи. Тело — кусок деревяшки. Кое-как растерев мышцы, я принялся за скудный завтрак. Умыться не дали. Оскал окриками погнал всех работать.

 

— Новичка привел, — шепнул Мах по пути.

 

— Ты же говорил, что такое случается редко.

 

— Изредка приводят одиночек внепланово. Видать, провинился несчастный чем-то, хозяина своего сильно разозлил.

 

— И каждое утро будет таким?

 

— Нет. Сегодня Оскал явился раньше. Из-за новичка, полагаю.

 

Продолжая подавлять в себе страдальческие стоны, я взялся за кирку. А, чтоб ее! Мозоли на ладонях возмущенно взвыли.

 

— Сегодня будет гаже, — заявил старик. — Когда поступает новая партия рабов, как вчера, Оскал не является сюда. В обычные дни он караулит нас, как сторожевой пес.

 

И правда — упомянутое говно в скором времени материализовалось рядом. Амбал время от времени прохаживался между нами, окриками и ударами подгоняя и заставляя работать еще усерднее, хотя, казалось бы — куда еще усерднее!

 

— Чего расселся, кусок мяса? — заорал Оскал.

 

Я повернул голову глянуть, кто стал субъектом его гнева, и тут же сердце мое заскулило от ужаса и жалости. На полу, вжавшись в стену, сидел мальчуган лет двенадцати. И как я его раньше не заметил? Ладони, если верить обманчивому свету, мерцающему на стенах, стерты в кровь. Тельце ребенка состояло, казалось, из одних костей, обтянутых кожей. Впалые щеки, провалившиеся в глубь черепа глаза.

 

— А ну встал, слабак! Если не хочешь, чтобы кишки твои на кирку эту намотал, принимайся за дело!