В один из дней, незаметно перетекающих один в другой, я таки увидел, что тут добывалось нашими руками. Одному из рабов удалось продолбить в стене путь к драгоценному камню. Это не был ни один из камней, которые были в моем мире — это было нечто совершенно неизвестное мне. Камень был приблизительно с половину моего кулака, он переливался смешением глубокого синего и темно-зеленого цветов, и был просто восхитителен.

 

Недолго нам удалось наслаждаться видом Богатства, добытого руками одного из нас. Оскал быстро отобрал находку и понес к хозяевам.

 

— А если убежит вместе с ним? — спросил я у Маха, неотрывно глядя, как наш надзиратель удаляется в сторону выходу из нашей подземной тюрьмы.

 

Другие рабы жадно впились глазами в сокровище в руках Оскала.

 

— Не сбежит. А если и так — то недалеко. Клеймо на шее — не просто картинка, а магическая метка. По ней найдут и убьют в таких пытках, что любой предпочел бы им пожизненное рабство в шахтах.

 

Я сделал мысленную заметку. Клеймо магическое, значит. Как же я счастлив, что его нет у меня. Кажется, это первая настоящая причина для радости в этом мире.

 

 

 

***

 

И снова — дни растворялись друг в друге, как несчастные крупинки сахара в чашке отдающего горечью кофе. И это меня бесило. Все стояло на место. Я стоял на месте. Нет, движение было непрерывным, если считать перестук десятков кирок по камню. Но вот лазейки для побега все никак не обнаруживалось. А мне бы не хотелось сгинуть в этом мраке. И так уж на пределе сил стучу киркой, надолго меня не хватит. Нет, вообще-то говоря, телом я стал выносливее. Неженка внутри меня, ничего тяжелее нескольких литров пива из Пятерочки не таскавшего прежде, вначале взбунтовался, но потом присмирел. Мышцы стали сильнее, кожа на руках огрубела и стала походить на кожу настоящего мужчины. Но в атмосфере нескончаемого уныния и мрака хотелось повеситься. Местное питание заставляло отощать тут даже более менее упитанных мужчин, что уж говорить о таком дрыще, как я. А туалет — он был просто символом стресса для меня в этом мире.

 

Да, длительный физический труд полезен и для плоти, и для души — но не так, как он организован здесь. Не до состояния изнеможения. Не при жизни впроголодь.

 

 

 

***

 

Мах попал сюда по доброй воле. Пять лет — ровно столько он пробыл в подземных шахтах.

 

Когда-то он был счастлив. Когда-то он не был одинок. У него были любимая жена и сын с дочерью. Крестьянская семья. Дочь — первая красавица на деревне. И приглянулась она какому-то местному не очень крупному аристократишке. Старому, мерзкому и злобному, как водится обыкновенно в таких историях. Мах, конечно, за дочь встал горой. И ту зарезали, изнасиловав перед тем всем взводом солдат, которыми располагал аристократ. Потом пришел черед жены. Сына не тронули — крепкий был пацан, сгодился бы в шахтах. Но Мах взмолился о пощаде, падая в ноги чудовищам, растерзавшим его семью, и чудовища согласились. Впрочем, кто их знает, может, солгали? Но у Маха выбора не было: либо он в шахтах — а сын, может быть, будет жить, работая прислугой при дворе какого-нибудь капризного аристократа — либо сын в шахтах и скорая смерть от тяжкой жизни и непосильного труда.

 

Я удивился, как старик столько выжил здесь. Вместо сердца кремень у него — это точно. М-да, я, конечно, недолюбливал свой прежний мир за множество его недостатков, но такую жесть у нас все же давно вывели. А здесь процветает первобытная жестокость, не имеющая ни смысла, ни цели.

 

 

 

***

 

— Ты как, дружище? — спросил я у того мальчугана, за которого заступился когда-то в далеком прошлом — мне казалось, я в этой долбанной пещере заточен уже по меньшей мере сотни лет.

 

Мы сидели, прислоняясь к стене в жилом зале. Отбой уже провозгласили, так что все отдыхали, то есть валялись на своих соломенных лежанках, изнемогая от хронической усталости.

 

— Жив еще, — отшутился малец.

 

— Где твои предки?

 

— Батя спился давно, мать… не знаю.

 

— Откуда у раба доступ к хмельной влаге?

 

— Мы не были рабами. Обыкновенная крестьянская семья. Никого не трогали, и жили нормально. Да вот батя только… как ты сказал? Хмельная влага? Из-за нее и кончил он плохо. А мать… не потянула хозяйство одна. Я ведь у нее тоже один остался, больше не на кого опереться. Но мы не справились. И мать пошла… к одному заезжему наемнику. Ночью. — В полумраке было сложно разглядеть, но все я все же заметил, как нахмурился и сжал кулаки пацан. — После того, как… он захотел отправить ее к своим — к другим наемникам, она отказалась, и он ее… задушил.

 

Мое сердце сжалось от жалости.

 

— Мне жаль, дружище, — тихо сказал я.

 

— А меня отправили сюда.

 

— Я думал, детей сюда не посылают.

 

— Мне уже двенадцать стукнуло тогда. Мужчиной считаюсь.