Мы вышли на улицу и направились — в который уже раз за последние дни — к Батрачке. Я анализировал наличную информацию. По ощущению, данных у меня было уже в избытке — не хватало понимания контекста, в котором они существуют. Разве что… Я развеял чары воздушного фильтра. Нюх — это важно. Нюх — это то, что может обнаружить чужой срам и спасти твой.

 

Где-то на полпути до меня дошёл очень интересный факт.

 

— Кахваджи, сколько солнц на небе? — спросил я, останавливаясь.

 

— Два, — раздражённо бросил Кхандо, даже не оторвав взгляда от земли.

 

— Я серьёзно. Посмотри, пожалуйста, на небо и ответь.

 

Городовой посмотрел на меня как на идиота, потом демонстративно запрокинул голову и сплюнул:

 

— Два. Идём уже.

 

И мы пошли. Жирный чёрный ворон проводил нас насмешливым «кар-р-р-р!». Я был абсолютно уверен в том, что видел. А видел я четыре солнца. И если рубиновое и ультрамариновое уже встречались мне раньше, то обозначений для цветов ещё двух не существовало ни в одном человеческом языке.

 

— К Волку? — спросил бармен. Он всё так же тёр стойку всё той же тряпкой.

 

— К нему самому, — огрызнулся Кахваджи.

 

— Вижу, сам всё знаешь, — пожал плечами бармен.

 

Мы поднялись на пять этажей и вышли в оранжерею, разбитую прямо на крыше. Нос мгновенно наполнили запахи чёрной почвы, кремовых цветов и чего-то цитрусового. Кахваджи уверенно маневрировал промеж лиан и гигантских листьев в направлении стеклянного купола, опирающегося на самый край карниза. Вплотную к куполу стоял высокий человек в кофейной жилетке поверх молочной рубашки-поло и белоснежных гетрах.

 

— Вы прибыли, как я и ожидал, — голос его был мягок на ощупь, но твёрд внутри. Жутковатое сочетание. Память мгновенно подкинула образ товарища Суртова.

 

— Ты всегда ожидаешь, так что не надо тут антимонию разводить, — связки Кхандо вибрировали, озвончая, кажется, даже гласные.

 

Человек повернулся. Я узнал его. Последние два дня я стабильно видел его пивничающим на первом этаже «Забоя». Одноглазый во главе стола.

 

— Господин комиссар. Господин городовой, — человек кивнул каждому из нас. — Полагаю, вы из-за небольшого недоразумения недельной давности?

 

— Да, чтоб огнежужелиц тебе в ноздрю, из-за него! — интересно, почему Кахваджи так уверенно костерил этого явно мафиозного персонажа посреди его же — эта гипотеза объясняла все наблюдения — бара?

 

— Осмелюсь заметить, что господин городовой на тот момент изволили пребывать в состоянии возвышенной спиртуозности. Я счёл, что господин городовой сможет ознакомиться с делом и позднее.

 

— Счёл ты, срамословник… Нашёл чего хоть?

 

Степной Волк — в том, что это именно он, сомнений у меня не осталось — с выражением глубокого сожаления склонил голову и сказал:

 

— Увы, внутреннее расследование столкнулось с непредвиденными… сложностями.

 

— Я те сложности! — Кхандо в сердцах пнул кадушку с чем-то фикусообразным.

 

— Я вполне осознаю серьёзность ситуации. Смею вас заверить, Народная Милиция Клора самым суровым образом покарает виновных.

 

— Я на это очень, — Кахваджи особо выделил это слово, — надеюсь. И требую отчёта по текущему состоянию расследования.

 

— Не считаю возможным ответить.

 

— Анус пса своего посчитай!

 

— Господин городовой.

 

— Я уже семь лет как господин городовой, дорогуша. Отчёт. Живо.

 

В дуэли взглядов у Волка не было шансов с самого начала: его единственный глаз был стремительно охвачен с флангов и принуждён к колебанию.

 

— Мокрец вёз партию «Щелей» в Хелькрай, — обволакивающая мягкость из голоса Волка пропала. — Заказ Компании, детали под неразглашением. Одну штуку у него свистнули. Вот и всё, господин городовой. Это всё, что мы узнали к текущему часу.

 

— Вот, молодец, — Кахваджи расплылся в ободряющем оскале. — Клор благодарит тебя. Идём, гражданин комиссар.

 

— Минуту, — Волк вернулся к своему обычному тону. — Господин комиссар, мы, кажется, не были представлены.

 

— Сехем. Тит Кузьмич. А вы?

 

— Меня зовут Степным Волком.

 

— Приятно познакомиться с культурным человеком.

 

— Взаимно. Прежде чем ваш спутник вынесет вас отсюда на руках, позвольте поинтересоваться, Тит Кузьмич: сколько солнц вы видите сегодня?

 

— Четыре. А вы?

 

— Три. Так странно… Позвольте предположить: третье одновременно невыносимо белое и как будто бы иссиня-фиалковое в тот же самый момент, верно?

 

— Именно.

 

— Не смею больше задерживать.

 

Волк кивнул на прощание и отвернулся к стеклу, отделяющему нас от пустоты над городом. Кахваджи к этому моменту уже скрылся в листве. Я спустился на первый этаж и обнаружил городового за угловым столиком. Я сел рядом.

 

— Наболтались, граждане упоротые? — усмехнулся Кхандо.