Мимо нас падают первые обломки.

 

Рой небольших камешков.

 

Ополченец охает и хватается за бок.

 

Я фиксирую несколько прилётов в щит.

 

Шестнадцать тридцать две пятьдесят.

 

В лазурных лучах черное пятно расползается по куртке ополченца.

 

Я не могу дать ему ничего, кроме йогурта.

 

Разве что только огурец.

 

Дирижабль ровно над нами.

 

Я накачиваю щит эфиром от Не-огурца.

 

На улицу перед нами падает бомба.

 

Второй дирижабль уже прошёл вокзал и идёт на тридцать шесть градусов правее первого.

 

Ополченца передо мной сносит с улицы.

 

Меня подкидывает в воздух.

 

Противоинерционные чары не справились.

 

Сколько там было?

 

Тонна?

 

Полторы?

 

Мимо меня пролетает два раза по пол-ополченца.

 

— Такие дела, — бросает Талос в пустоту.

 

Я соскальзываю в разгон восприятия.

 

Следующая взрывная волна больше толкает меня назад, к вокзалу, чем подбрасывает. Я пытаюсь скорректировать полёт импульсами по пять килоньютонов. Толку выходит немного: кажется, взрывается вообще всё вокруг.

 

Я лечу. Город подо мной горит. Дежа вю.

 

— Фьюти-фьют, — говорит Талос.

 

Подо мной по извилистому серпантину между воронок мчит автомобиль. Или это я пролетаю мимо? Движение относительно.

 

Ускорение абсолютно.

 

Я разгоняюсь до тех пор, пока наконец не теряю окончательно сцепление с настоящим.

 

Когда мне было лет на двадцать, а может, и тридцать побольше, чем сейчас, я, ещё подросток, работал механиком в «БалхУниТехе». Странное название. Странная компания, но во всей Степи больше ни у кого не было ремонтных эллингов. Людей после нескольких десятилетий второго демографического перехода и даже богами неисчислимых лет Гибридной войны не хватало отчаянно, а антропофабрики ещё не изобрели. Поэтому почти всю работу выполняли дроны. Я же просто следил за ними. Иногда мне казалось, что это они следят за мной тысячами камер, лидаров, сонаров, датчиками давления и температуры, щупами и манипуляторами раздевая меня до костей. А потом в Приозёрске остановился отец. Его механик погиб в бою, и он искал кого-то на замену. Так мы и познакомились. Я моргнул.

 

Ещё до рождения моего тела я парил над руинами Макене. Этот город и до войны выглядел так, будто его взорвали несколько раз подряд, но после пятидесяти килотонн сверху разница между разрушенными, функционирующими и недостроенными зданиями стёрлась окончательно. Камера 1: посреди чистого поля торчит остов знаменитой Часовой башни — главной местной достопримечательности. На неё действительно стоит посмотреть. Расстеклённая уже навсегда, она растерянно оглядывает место, где раньше был подобный стихийному бедствию рынок, вытекшим глазом улетевшего циферблата. Из дыры на его месте вытекают механические внутренности башни: шестерни, валы, пружины. Камера 2: в тени башни конвульсивно танцует пацанчик. Его собственная тень оторвалась и так и осталась в замешательстве загорать на асфальте метрах в десяти. Связка бананов, которую он нёс на голове, выкипела и залила его лицо языками липкого, приставучего киселя. Пацанчик совершенно гол, но заметить это сразу не получится: вместо рукавов и штанин на его конечностях болтаются лохмотья кожи. Камера 3: на земле лежит расколотый циферблат с Часовой башни. Часовая стрелка замерла на без пяти минут шести. Минутная в пяти метрах левее пригвоздила к земле обгоревшее тело. Затемнение.

 

В одна тысяча восемьсот двадцать четвёртом году при экспериментах над продуктами нагревания нефти Майкл Фарадей впервые получил «горючий лёд», способный незначительно и непредсказуемо катализировать либо ингибировать протекание многих химических реакций. Необычная субстанция была названа конденсатом Фарадея. Практического применения этому открытию найдено не было.

 

— Ты смотришь.

 

— Да.

 

— Но ты не видишь того, что другие видели десятки, сотни, миллионы, гуголплексы раз.

 

— Что?

 

— Это явление находится вне твоего светового конуса. Хотя не видишь ты его по другой причине.

 

— Какой?

 

— На самом деле, с тобой этого ни разу не происходило.

 

Мир моргнул.

 

Я смотрел в потолок своей квартире в Лионе. Дневная тренировка закончена. Внушение от Суртова прослушано. Отец ушёл гонять шары по сукну. Кирзаш делает вид, что работает, хотя наверняка опять пишет эротические фанфики по «Собору Парижской Богоматери». Деньги есть. Шесть годовых окладов на вкладе до востребования. Вот только мне забыли объяснить, зачем людям деньги. Я повернулся на бок и задремал.