— Ваше Высочество, — Сималион склонился в ответном поклоне. — Нет в мире быстрых вод, которые бы помешали мне вернуть вас домой. Я полон сил и решимости. Не беспокойтесь, я приду за вами. И помогу милиху доставить вас в столицу.

 

Далее Терезин удивил нас всех: сначала нерешительно, но затем более уверенно он приблизился к Сималиону и прижался к его груди. Мастер улыбнулся и обнял парня.

 

Это была ещё одна впечатляющая сцена, вызвавшаяся в моём носу пощипывание. Они ведь знали друг друга ранее. Доверяли друг друг. И хоть один безуспешно пытался сделать другого мужчиной, другой не забыл этого. В памяти хранил не обиду, а благодарность. И теперь благодарил за то, что тот вновь оказался рядом.

 

Мириам отвернулась. Видимо, сцена зацепила и её. Хотя она не желала демонстрировать временную слабость.

 

 

 

***

 

 

 

Почти до самого вечера мы прорабатывали план. Глобальная концепция оставалась неизменной, но несколько мелких деталей мы внесли. Отобрали у Сималиона всё оружие и всю одежду, оставив лишь медальон и набедренную повязку. Заставили съесть подчистую все наши запасы и уложили баиньки. А пока Мириам и Терезин строгали ветви, под руководством Феилина изготавливая стрелы, мы с Ибериком прорабатывали маршрут.

 

Правилом номер один для него стало правило спасительной спины: я запретил ему даже рыпаться, покуда мы не подберёмся поближе. За энергетическим щитом укроюсь я. А он укроется за совсем не энергетической спиной. Будет внимательно смотреть по сторонам и сообщать мне о непредвиденных ситуациях. И только как придёт пора для рукопашной, он ворвётся во вражеские ряды, как вихрь. Поскольку амбидекстр, будет раздавать с двух рук — своим мечом и саблей Сималиона. А я, размахивая щитом и призывая кары небесные на голову каждого, кто осмелится стоять на пути анирана, буду пробиваться к сараю. Ибо на рассвете именно там будут находиться основные сонные силы врага.

 

 

 

***

 

 

 

Ночью я не сомкнул глаз. Опять.

 

Лишь солнце скрылось за горизонтом, мы сопроводили Сималиона в путь. Стояли некоторое время в молчаливом кругу и не произносили слов. Всё было давно сказано. Все понимали, что если мастер не переплывёт реку, что если наткнётся на чересчур ретивых часовых, или — не дай Бог — потонет, наша отчаянная попытка взять штурмом мост, обречена на провал. Останется возвращаться в болота и ждать, когда за нами придут. Или принять смерть в бою.

 

Поэтому Сималион ушёл молча. Растворился в темноте, не оставив на прощанье обнадёживающих обещаний.

 

Через некоторое время не выдержала ожидания Мириам: она заснула на постели из рваной травы. Заснули Феилин и Иберик. Лишь я не мог погрузиться в царство Морфея. Грыз ногти, смотрел на яркие звёзды на небе и нервничал, как никогда не нервничал доселе.

 

— Аниран, — шёпот Терезина меня не испугал. Я лишь рассердился, что слабосильный пацан безответственно относится к остаткам своей энергии. — Можно я сяду рядом?

 

— Тебе необязательно спрашивать разрешение. Ты — принц, — нравоучительным тоном произнёс я. — Ты можешь делать всё, что пожелаешь. Главное не забывай, что дела твои должны идти во благо. Твои поступки и решения не должны конфликтовать с моральным кодексом и совестью, — я произнёс запутанно, но он, видимо, всё понял. Потому что понимающе кивнул головой.

 

— Я всегда старался таким и быть, — прошептал он. — Но то, что творилось в округе… Тот ужас… — Терезин обречённо вздохнул. — Я не мог этого выносить. Я не хотел быть частью этого. Не хотел управлять и отдавать приказы. Я не хотел быть таким, как отец. Он слишком легко обрекал людей на смерть…

 

— Таково бремя, — сурово сказал я. — Бремя лидера. В вашем мире лидером становятся не по призванию, а по крови. Против этого не попрёшь. Значит, с этим надо смириться. Обучаться премудростям у лучших, уметь грамотно мыслить и не страшиться принимать решения. Когда надо — казнить. Когда надо — миловать. В этом весь смысл слова "король". И небольшой части слова "принц".

 

— Я даже не умею драться, — Терезин прятал взгляд. — Поверь, аниран. Я бы хотел вам помочь завтра. Очень хотел… Но я не могу, — очередной тяжкий вздох даже вызвал у меня сочувствие. — Я — лишь обуза. Я всегда был обузой для всех…