— Даже если это так, — слегка печальный голос Дейдры вернул меня в реальность. Я уже, было, и забыл, что мы обсуждали ранее. Но она, блин, всё помнила. — Я ни в чём тебя не упрекаю… Бабушка предупреждала: нельзя любить анинара. Он не может принадлежать тебе одной. И никогда не будет… Просто всегда говори мне правду. Я приму её. И выдержу любую.

 

— Конечно. Всегда, — я наклонился и поцеловал её в губы, в глубине души абсолютно не сомневаясь в том, что, если будет нужно, горькой правде я всегда предпочту сладкую ложь.

 

— Тук-тук-тук, — стук в дубовую дверь нарушил доверчивую интимность момента. — Милих, срочные новости, — голос Бертрама звучал обеспокоенно. — Ты проснулся?

 

— Проснулся, Бертрам, — я оставил Дейдру и отворил дверь — Что такое?

 

— Прибыл сирей из столицы с красным футляром на лапе.

 

— Сверхсрочное? — с Ибериком мы классифицировали систему доставки писем, разбив её на три категории: рядовые послания в белом футляре, требующие внимания — в синем и первостепенные — в красном. Так было гораздо удобнее обращаться с почтой.

 

— Да. С пометкой: "Из рук короля только для глаз милиха и принца".

 

— Всё понял. Одеваюсь… Пошли кого-нибудь за Тангвином.

 

 

 

 

 

Часть 5. Глава 12. Неожиданная просьба

 

 

 

 

С принцем мы встретились уже в зале собраний. У заводчика он перехватил довольно объёмный футляр и запер за собой дверь, когда мы остались одни.

 

Тангвин тоже изменился. И это я не только про удаление с лица сутенёрских усиков говорю. Он возмужал, как мне показалось. Подрос в самом важном смысле этого слова. Не прикасался к чему-либо крепче вина. Уверенно отказывался от тлеющих листиков. Полностью втянулся в процесс государственного управления под руководством спасительных чинуш, присланных дальновидным отцом из самой столицы.

 

Принц оказался совсем не дураком. Его холено-слащавая внешность оказалась обманчива. Хорошие гены, хорошее воспитание, прекрасное образование и, самое главное, умение быстро соображать, заставили меня пересмотреть своё отношение к нему практически с первых дней. Бесило только одно: его абсолютная неспособность хоть как-то противостоять Аларе. По какой-то неизвестной для меня причине он проигрывал ей практически все словесные баталии. И я — говорю как есть — пару раз советовал поучить её кулаком. В своё время я вёл себя примерно так же: принимал на голову ушаты помоев, отводил взгляд, постоянно чувствуя себя виноватым, и понемногу терял чувство собственного достоинства. Но хоть очень хотелось, я ни разу не поднял руку на бывшую жену. Она же всё-таки мать, чёрт бы её побрал… Я предпочёл трусливое бегство с алиментами, а не защиту собственного достоинства и сражение за трёхкомнатную квартиру, на которую заработал собственными ногами.

 

Примерно так же вёл себя с Аларой Тангвин — нерешительно. Как-будто какие-то внутренние демоны, которых он тщательно скрывал, запрещают ему вести себя, как мужчина, а не как половая тряпка, о которую вытирают ноги.

 

Но кроме этой странной слабости к собственной супруге, других особых недостатков у парня я не заметил. Он очень быстро принял меня за старшего, внимательно слушал, советовался и приводил в исполнение мои решения. Как исполнитель он был хорош. А это было именно то, что мне требовалось.

 

— Наверное, что-то очень срочное, милих, — Тангвин выглядел очень молодо без растительности на лице. Хотя, по нашим, земным меркам, как я подсчитал, он едва перешагнул через порог двадцати двух лет от роду. — Второй раз после твоего прибытия срочное послание… Прочтёшь сам? Или мне лучше?

 

— Давай ты, Тангвин. Разворачивай и читай вслух.

 

— "Приветствую анирана Ивана и моего дорого сына", — Тангвин развернул довольно объёмное письмо. — "Пишу со срочной просьбой о деле безотлагательной важности"… Что-то случилось, что ли?

 

— Тангвин, не отвлекайся.

 

— "Две декады спустя после наступления новой зимы и праздников, связанных с сиим событием, прибыл уставший и замёрзший сирей. Прибыл аж из самого Винлимара"… Это с востока, милих.

 

— Тангвин.