Терезин всё ещё блуждал в собственных мыслях. Я понятия не имел, верит ли он мне на слово, но собирался весь путь — каким бы он долгим не оказался — давить именно на эту мозоль: возвращение домой, возвращение к корням. Ибо в этом состояла главная цель всего путешествия — отобрать козырь у Эвенета и вернуть сына родителям.

 

— А вы, Ваше Высочество, — пацан всё ещё метался, и я продолжил. — Разве не хотите помочь анирану насытить чужой для него мир новой жизнью? Разве желаете смиренно ждать конца, день и ночь погружаясь в молитвы, которые и так уже были услышаны? Ведь я стою перед вами. А значит, грехи замолены, смирение дало всходы, зимы покаяния принесли плоды — сам аниран пришёл за вами. И теперь аниран просит вас о доверии. Поверьте анирану. Идите за ним. Станьте его громким голосом. Станьте его решительным апостолом. Своими глазами узрите, что мир уже изменился. Он уже не тот, что был прежде. Это мир, куда вернулся детский смех.

 

Терезин вновь уставился в мои глаза. Но теперь смотрел так, будто хотел верить. Будто хотел верить, что мои слова — не просто слова. А что за ними стоят реальные дела.

 

— Неужели это возможно?

 

— Это не только возможно. Это уже случилось. И этот аниран не собирается останавливаться. Он спасёт ваш мир. Он станет милихом. Он, а не кто-либо иной.

 

— Но… Но ведь… Но ведь ни один аниран не способен стать милихом. Это — ошибка. — запутанно заговорил Терезин. — Да, анираны — посланники небес. Они пришли побороться за право предстать перед Фласэзом, — он осенил себя знамением. — Но разве мы должны просто довериться им? Разве наше спасение — не в наших руках? В нашем смирении, в нашем искреннем желании покаяться. В необходимости жертвенности от каждого… Особенно от женщин — тех, кто прогневал Фласэза, — он бросил мимолётный взгляд на моментально нахмурившуюся Мириам. — Разве аниран не просто помощник святой церкви?

 

Я поморщился: у пацана в голове реально каша. Смешались в кучу кони, люди… То аниран — спаситель. То аниран ни хрена не спаситель, а помощник церкви. Эдакий таскатель каштанов из огня… И, похоже, юный принц испытывает определённую долю презрения к женщинам. Как он на Мириам посмотрел. Как на греховную блудницу, достойную побития камнями. Скоро время подойдёт, когда у него на уме только бабы и должны быть. Он за каждой юбкой гоняться обязан. Против инстинктов же не попрёшь, ёлки-палки. А он, хоть и не скопец, как я мельком убедился, с такими взглядами рискует никогда не пройти, как говорится, через врата рая. И так у него, судя по всему, половое созревание затянулось.

 

Нет, принца надо спасать по полной. Не только башку прочистить от бреда, но и объяснить, что виноватых в наказании нет. Что ни женщины не гневили безжалостное божество, ни мужчины. Как и положено природой, они обязаны идти рука об руку, а не испытывать друг к другу брезгливость.

 

— Мои… друзья, — я сделал паузу, перед тем, как произнести это важное слово. При этом указывал рукой на затихших у костерка людей. — Уже называют меня милихом. Называют, потому что видели своими глазами, на что я способен. Именно они помогли вручить в руки твоих родителей бесценное сокровище. Они видели радость на лицах короля и королевы. И, я тебе обещаю, так называть станешь меня и ты. Ты своими глазами увидишь, что мир уже изменился. Ты прочувствуешь на себе масштабность грядущих перемен. И убедишься, как сильно повезло измученному и никому не нужному храмовому служке повстречать на пути анирана. Тебе лишь нужно осилить этот путь. Ты готов?

 

Измазанный жиром подбородок немного портил впечатление, но вновь загоревшиеся глаза доказывали, что Терезин очень хочет мне верить. А слезинка у края глаза как бы намекала, что и домой ему тоже хочется.

 

— Я последую за тобой, аниран, — он опять опустился на колени и поклонился. — Я хочу увидеть дела, что ты уже сотворил. И что сотворишь в будущем. Прошу лишь об одном — о честности. Я не переживу, если окажется, что был обманут в доверии. Что меня обманул тот, чего пришествия я ожидал не меньше, чем пришествия Триединого.

 

— Никогда доверия твоего я не опозорю, мой будущий апостол, — я прикоснулся рукой к остриженной макушке. — Ты — мой голос в толпе неверующих. Мой воин, с оружием в руках стоящий на защите родного мира. Мой брат, разделивший краюху хлеба и скромный ночлег. А когда ты увидишь настоящее чудо Астризии в столице, ничего иного от тебя я не жду, кроме верной службы. С сего дня и до конца твоей жизни.

 

Посвятив Терезина в эдакие рыцари прямо посреди болот, я почувствовал облегчение. Не только благодаря тому, что увидел его лицо и убедился в грамотности именно такого подхода, а потому, что сам считал это правильным. Теперь пацан точно будет держаться. Не сломается по дороге. Не будет кидать на Мириам уничтожающие взгляды и втихаря шептать молитвы, как псих. Теперь он будет идти и обязательно осилит весь путь.