— Последние лет десять только так и делаются. Пора бы уже привыкнуть. А если что не нравится, вон дверь, — кивнул я подбородком в сторону выхода. — Никто тебя здесь насильно держать и о чем-то уговаривать не собирается. Есть деньги, плати в соответствии заботливо подготовленным уважаемым господином Кохом списком, да получай товар. Нет денег — не отнимай у занятых людей время. — Понимал ли я, что дела так не ведутся и что я перебарщивал? Конечно, понимал! Но дело тут обстояло в том, что вести эти самые дела было не с кем. Здесь и сейчас передо мной находился не уважаемый контрагент, с которым и поторговаться было бы не грех, а пришедший с улицы банальный попрошайка с гипертрофированным самомнением. Сколько мне довелось повидать таких кадров в свою бытность офисным клерком! Голодранцев, желающих обогатиться за чужой счет, всегда и всюду имелось в избытке. Тут не надо было далеко ходить, ведь ныне я сам относился к такой же категории личностей. По сути, единственной разницей между мной и прибывшим поляком был опыт. Я прекрасно знал, как правильно уничтожать людей, и потому не боялся ни единого его намека на возможные неприятности. Ведь здесь, в Кенигсберге, мы оба были никем, а, стало быть, находились в равных условиях. Он же лишь думал, что знал то же самое, при этом, видимо, вовсе позабыв о факте своего пребывания вне Новогеоргиевска, где у него вполне возможно имелись какие-то связи. Вот по привычке и гнул свою линию, вместо того чтобы искать компромиссы. Чем сам подписал себе смертный приговор, поскольку не воспользоваться подобной оказией в плане обзаведения дополнительным имуществом, я не мог. Оттого и заводил собеседника, играя на его самолюбии.

— Я буду жаловаться в магистрат! — все же не выдержал моих откровенно грубых слов и показательных насмешек этот надутый индюк, после чего совершил ту самую роковую для себя ошибку, на которую я очень сильно рассчитывал. Он атаковал первым!

Полагавший обмануть меня шляхтич, которому в магистрате уж точно ничего не светило, о чем прекрасно знали мы оба, замаскировав под эмоциональное размахивание руками свои действия, внезапно метнул в нашу сторону какие-то шарики, оказавшиеся магическими гранатами. Стоило первому из них удариться о первое же попавшееся на пути препятствие, как меня, маклера и обоих бойцов «засадного полка» мгновенно поразили вылетевшие из шаров энергетические разряды, подобные тем, коими разбрасывался эльфийский маг в замке Регина. Только послабее раза в два. Одновременно с этим о прикрывавшее мою тушку защитное поле расплющились две пули, а бедолага Мориц, мало того, что трясся в конвульсиях, вдобавок начал харкать кровью — еще три пули угодили ему точно в грудь, по всей видимости, пробив легкие. Однако, к откровенному шоку поляка, на этом все и закончилось. Я ведь тоже не сидел без дела.

Хоть меня и пробило разрядом, магическая защита смогла нивелировать его большую часть, отчего все трое охранников этого недопереговорщика мгновенно обзавелись несколькими огнестрельными ранами в ногах и руках. Пусть произведенные в России револьверы системы Нагана не отличались мягким спуском, мое обновленное тело справлялось с потребным усилием без какого-либо заметного дискомфорта, тогда как моим визави приходилось отдельно взводить курок перед каждым очередным выстрелом. Хотя возможно у них в руках попросту находились солдатские версии данного револьвера, лишенные ударно-спускового механизма двойного действия, каковыми были оборудованы мои стволы. А полоснувшего по нам короткой очередью пулеметчика, я вовсе вывел из строя самым первым, еще в процессе заваливания набок.

Вообще, по-хорошему, их всех было легче убить, нежели просто вывести из строя. Но тут уж свою роль сыграла моя жадность. Точнее, потребность во многих ресурсах. Так, не смотря на существующее в городе право свободного владения оружием, пускать его в ход представлялось возможным отнюдь не всегда. Вот я, к примеру, в данном случае, защищаясь от нападения, оставался законопослушным гостем города, тогда как противная сторона попросту подписала себе смертный приговор, столь в открытую прикончив местного гражданина. Теперь им всем полагалось предстать перед судом и после тут же перейти в разряд смертников. В новом правосудии Кенигсберга вообще почти всё каралось именно таким образом, за исключением совсем уж незначительных проступков. Более того! Я, как уцелевший представитель потерпевшей стороны, в качестве компенсации имел право на половину их имущества, включая души.

Герр Кох, конечно, пока еще тоже был жив и даже порывался что-то сказать, непрестанно хлопая меня по плечу рукой в целях привлечения внимания. Однако, во-первых, с такими ранами помочь ему могли только эльфы, что драли втридорого за все. Во-вторых же, растративший большую часть заряда артефакт начал затягивать в себя имеющуюся во мне душу, которую чем-то следовало заменить. А тут, под боком, как раз одна пропадала! Хотя, прежде следовало дать человеку надежду на выживание, дабы выведать у него информацию обо всех его ухоронках, в которых обязаны были остаться солидные средства. Все же только на мне одном он умудрился заработать свыше семи сотен марок.

Вот так оно и случалось, зачастую, в жизни. Еще какую-то минуту назад, бедный Мориц подумать не мог, что кто-то приехавший в город-крепость, дабы провернуть солидное дело, окажется не в курсе строгости местного правосудия, отчего и сидел себе спокойно по соседству со мной в течение всего разговора. Сейчас же, пуская кровавые пузыри, он понимал сколь глупо погиб, пусть даже и был еще временно жив. Нисколько не сомневаюсь, что в этот момент ему было столь же обидно, как и мне, когда я осознал себя в этом мире после гибели в своем родном.