Освальд не ответил, лишь снял крышку с иглы и подошел к мелко дрожащей Тере, которая на удивление промолчала. Хотя она всегда была немногословно, что не могло не радовать. Такая покладистость его радовала, но одновременно и раздражала. Хотелось самому прочувствовать границы дозволенного, опустить ее на уровень той самой шавки, которая сейчас выла под окном. Если бы не матушка, настоявшая на сохранении жизни этим двум ошибкам природы, чтобы его в обществе не признали тираном и вкладывали инвестиции в его исследования, то не было бы в доме этого блохастого существа. Подавив в себе злость, он сделал Тере укол в вену, прослеживая тонкие завитки вен и ровные росчерки шрамов.

Больно, как же больно. Прекрати, дорогой супруг, не мучай меня больше.

Тера укачивала руку, тихо подвывая от боли на непривычно гладких простынях. Вслушивалась, как за спиной медленно ходил Освальд, убирая все инструменты обратно в комод. Он замер, смотря на лежащую на краю кровати жену и с сожалением понял, что сегодня она вновь будет обмякшим телом, которое уже не доставляло былого удовольствия.

— Завтра в особняк приедут гости. Ты должна соответствовать семье, а не позорить ее.

Его слова полоснули, подбросили поленья в костер обиды и ненависти, которая с каждым днем становилась все сильнее. Сказал и вышел, закрыв за собой дверь на замок. Вновь клетка, из которой не было выхода, лишь один. На тот свет. Однако Тера не настолько слаба, чтобы поддаваться этому мимолетному желанию, поэтому терпела, молчала и искала утешение в объятиях своего единственного и безмерно любимого человека.

Баюкая руку, по венам которой растекался огонь, плавно плывущий от руки, к груди, отчего дыхание перехватывало и сердце сбивалось с ритма, пуская кровь, жидкий огонь к ногам, она тихо плакала. За что ей это все? Неужели выплаченные долги стоили ее страданий и боли, которые обещали преследовать ее на протяжении всей жизни.

Я была тебе хорошей супругой, не перечила, не позорила и соглашалась во все. Поддавалась, отступала, а ты все больше злишься. Сильнее бьешь и уже не таишься. Твоя пощечина будет напоминанием и клеймом, как это чертово кольцо, которое увидят все.

Лишь спустя несколько часов Тера провалилась в тревожный сон, все в том же плотном платье, которое душило, добавляло образы в кошмары, которые не отпускали до самого утра. Тера очень не хотела просыпаться и надеялась на скорое освобождение от душащего супруга и его родителей, которые смеялись над ней.

***

Она рассматривала свой любимый сад с кустами белоснежных роз, нарциссами и лилиями, которые на обеденный стол всегда выставляла миссис Пикфорд. За садом ухаживал садовник, пахнущий спиртом или другим алкогольным напитком, в длинных резиновых сапогах. А еще в саду бегал ее милый Мино, любящий единственный куст алых роз, колкую траву и корни яблони, под которой он спал в особо солнечные дни. К сожалению, сейчас был один из тех пасмурных дней, когда кости ломило, в висках ныло и холодный ветер завывал, то ли зовя за собой, то ли отпугивая.

Тера прерывисто выдохнула и посмотрела на недописанное письмо. «… не могу и никогда не могла. Ты знала это с самого начала, но я не слушала. Слышала лишь свою гордость…» выведено аккуратно на бумаге с несколькими маленькими потертостями и кляксами. Она не представляла, как закончить одно из своих последних писем. Свое последнее письмо. Понаблюдав за веселым Мино, который в конце концов вбежал на кухню.

— Тера?

Она вздрогнула всем телом и тут же скривилась от ноющей боли, которая преследовала ее постоянно. А все из-за странного лекарства, которое Освальд вкалывал ей почти каждое воскресенье. Живот действительно прошел, но теперь ее каждый день преследовала мигрень и боль в костях, которая усиливалась к ночи.

Резко развернувшись, она с опаской посмотрела на говорящего и незамедлительно расслабилась. У Луи голос поразительно похож на Освальда, только чуть более хрипловат от долгого курения. Похож у них только голос, потому что супруг не улыбался ей так открыто, не касался трепетно и не целовал так сладко. Тера успела, спрятала недописанное письмо Лотти под груду бухгалтерских отчетов, которое никто не должен был видеть.

Она улыбнулась в поцелуй и немного отошла за штору, утягивая за собой возлюбленного. Их не должны видеть, не следовало никому знать об их запретной любви. И как хорошо, что в библиотеке, маленькой комнатушке со стеллажами никого больше не было. Только она и Луи. Ее любимый, теплый Луи, который защищал, дарил тепло и ощущение защищенности одним своим присутствием. С ним хорошо и спокойно, потому что сердце трепетало не от страха, а от всепоглощающего желания быть рядом.

— Любимый, я так устала, — зашептала она и прижалась к Луи ближе, провела раскрытыми ладонями по его широкой спине. Прижалась щекой к плечу, чувствуя твердость твидового жилета, потерлась носом о холодную кожу шеи. — Давай убежим? Луи, прошу, давай уедем отсюда навсегда! Мы будем счастливы вместе на воле, где не будет Освальда и твоей матушки.