Тера прерывисто выдохнула и приложила ладонь к ледяному стеклу. Там, за окном отливали синевой высокие ели, за ними прятались пышные яблони со спелыми, алыми плодами. Она видела их из окна машины, а еще видела пышные кусты роз на заднем дворе. Освальд тогда не позволил ей выйти из машины, не отпустил даже когда они вместе вошли в дом, лишь прижал к себе, представляя слугам. Тера плохо их запомнила, да и не обращала она на них сильно внимание, ведь шампанское до сих пор циркулировало в крови, нос щекотал запах туалетной воды и табака. От переживаний, громких голосов и причитаний молодых девушек-горничных и резкого запаха ее тошнило. Голова болела. Ей просто хотелось лечь на кровать, закрыть голову подушкой и уснуть, сделать вид, что все это было сном. Страшным сном и не более!

Но она стояла у окна, смотрела на темные облака, скрывающие и открывающие луну, смотрела на рябь листьев. За дверью по-прежнему шумела вода, а в голове мелькнула смехотворная мысль, что Освальд чистюля. Даже ее отец, ходивший в клуб фехтовальщиков три раза в неделю, не пропадал в ванной комнате на полчаса, намыливая кожу душистыми маслами, стирая даже самую минимальную грязь мылом. Хотя, Тера даже рада, что он так долго мылся и не выходил, не показывался ей на глаза. Она была бы самой счастливой, если б в комнате была еще одна ванная комната. Ей хотелось смыть с себя пот, чужие поцелуи и эту ночь.

Она со свистом втянула воздух в легкие и закрыла глаза. Сердце ровно билось в груди, тук-тук, тук-тук. Грудная клетка поднималась, опускалась, чуть солоноватый, но все равно приторный аромат заполнял легкие и выходил с шумным выдохом. За массивной дверью ходили слуги, готовили особняк к приходу ночи, а за другой, резной дверью с тонкой, блестящей ручкой Освальд переставлял какие-то баночки, чавкал ногами по мокрому полу.

Неожиданно шум прекратился. Тера напряглась всем телом, запахнула одеяло, чтобы никто не видел ее тела. За дверью послышался шум, глухое шуршание и скрип петель, которые не мешало бы смазать.

— Ты чего стоишь?

Освальд вышел из ванной обнаженный, посмотрел на жену и усмехнулся. С его мокрых светло русых волос капала вода, стекала по спине и груди со светлой порослью волос. Он чувствовал себя спокойно, стоя посреди комнаты и смотря на молодую жену. Он был хозяином, а она никем.

— Я помыться хотела, — глухо пробормотала в ответ Тера. Она развернулась и пошла в ванную, где в воздухе еще витал разгоряченный аромат мыла и какого-то масла, кажется, лаванды. Одеяло скользило за ней шлейфом, тяжелело от влажного воздуха и в конце концов осело на мраморном полу.

Тера зашла в душевую кабинку, передернула плечами от холода и включила воду, регулируя температуру. Почувствовав на своей коже горячие струи Тера расслабилась и закрыла глаза от удовольствия. Как же хорошо.

Она стояла без движения несколько минут. А потом выдавила на ладонь душистый гель для душа с ароматом апельсина и размазала его по ногам, животу и телу.

Теперь ты счастлива, мама?

— Марта, принеси нам чай.

— Сиюминутно, молодая госпожа, — женщина поклонилась, пряча глаза за редкой, седой челкой, и ушла. Тера уже не смотрела ей в след, не оборачивалась, когда давала указания и голос ее за месяц окреп. Пусть слуги еще не привыкли к новой хозяйке, приказы которой теперь выполняли беспрекословно, однако свою работу делали исправно. Хотя пару раз Тера слышала тихие разговоры между молоденькими горничными, которые посмеивались над ней. Это было неприятно, однако она не возражала и истерик не устраивала, ведь не известно, как долго придется здесь жить.

— Мне кажется они против тебя козни строят, — подала голос Иудина, крутя между пальцев длинную жемчужную нить. Тера обратила внимание на подругу и завороженно замерла, смотря на игру бликов на перламутровой гладкой поверхности. Она тоже любила жемчуг, но любовалась им издалека, покупала иногда серьги-клипсы, но никогда их не надевала, лишь на свадьбу. По нраву ей нечто более броское, например, серьги-гвоздики с алым гранатом или ожерелье с изумрудами.

Иудина наоборот, носила длинные жемчужные бусы, массивные золотые клипсы на мочках, кружевные короткие платья с бахромой до колен и тонкие лодочки на невысоком каблуке. Стригла светлые волосы под каре, едва прикрывающее уши, укладывала их волнами, прямо как у своей любимой актрисы Бесси Лав, рисовала тонкие черные брови и красила губы алым. Многим казалось это вульгарным и слишком ярким, но Дина их слова подчеркнуто игнорировала и вновь обвивала шею тремя рядами бус, позволяя короткому концу лечь в ложбинку между грудей. Тера порой завидовала этому качеству подруги, но все же не одобряла подобный образ жизни, считая, что украшала не ткань или золото, а скромность.

— Ты, как всегда, перечитала книг, Дина. После них ты становишься очень подозрительной, — заворковала в ответ Шарлотта, поправляя длинные, немного растрепанные каштановые волосы. Тера прикрыла глаза, растягивая тонкие губы с легким прозрачным блеском в умиротворенной улыбке. Она встрепенулась, когда дверь без единого скрипа открылась и к ним спешно подошла старая горничная, по-прежнему пряча глаза за челкой.