Этот урок Илзе усвоил, когда впервые попал в эту комнату. У Господина всегда была хорошая фантазия, он придумывал наказания одно хуже другого. После них уже никто не повторял своих ошибок. На высоком столбе, подвешенные за руки грубой веревкой без еды и воды висели все. Кто-то сутки, кто-то чуть больше. Половину отправляли в конюшни на десять дней. В эту комнату попадали единицы. Те, кто попал в немилость Господину и обычно не возвращался обратно.

Илзе был в этой комнате уж третий раз, поэтому сжимал губы от боли, дрожал всем телом и прислушивался. Понимал, что напрягаться не стоило, от этого было больнее, но не получалось. Каждого нового удара кожаной плетью он ждал, а Господин играл с ним. Делал перерывы, мочил плеть, иногда говорил что-то, бил неожиданно и вновь перерыв.

Обычно его отпускали после десяти ударов. Но сегодня Господин очень зол, потому что после десятого последовало одиннадцатый и двенадцатый.

— Ты меня разочаровал, милый Илзе, — неожиданно сказал Господин. Он провел ладонь в перчатке по его спине с глубокими бороздами, нажал на окровавленные участки еще целой кожи. Коленопреклонный Илзе ему нравился. Голый, со связанными руками и ошейником, доказательством того, что он всецело принадлежал Господину — он был прекрасен. А еще его сдерживаемые крики, соленые слезы и слюни, которые капали на каменный пол. — Я очень в тебе разочарован, малыш.

— Простите, Господин, — хрипло сказал он и тут же болезненно застонал. Господин с силой провел пальцами по пульсирующим ранам. — Я виноват. Господин. Простите.

Илзе не понимал, что за извинялся. Даже своего имени сейчас не помнил. В голове пульсировало, виски болели, и он думал лишь о боли. Пульсирующей, жгучей боли, которая сковывало тело. Болела спина от кнута, колени из-за долгого стояния на твердой поверхности, запястья натирала веревка. Было так больно, что он силой сдерживал рвоту.

Подобное Господину не понравиться.

— Маленький Илзе, я ведь доверял тебе больше остальных. Я думал, что могу положиться на тебя, а ты так со мной поступил, — нарочито разочарованно сказал Господин и вновь ударил. На этот раз Илзе вскрикнул и выгнулся дугой, избегая боли. Но не получилось и от досады, прострелившей все тело боли расплакался.

— Г-господин… Простите. П-простите, пож-алуйста, — сквозь всхлипы взмолился он и сжал зубы. Его грубо взяли за подбородок и вскинули голову.

Господин был слишком близко. Он смотрел на раба пристально, словно видел что-то на дне его заплаканных глаз, скривился, когда заметил искривленное лицо, искусанные в кровь губы. Дышал тепло, опаляя его щеки, крутил голову из стороны в сторону. Илзе не двигался, лишь смотрел на него в ответ, на своего любимого и прекрасного Господина, глотал слезы и всхлипы. Ему стало страшно, когда задумчивый до этого Господин вдруг нахмурился и с нескрываемы разочарованием посмотрел на него. Как на непригодную вещь. Как на испорченную игрушку.

Обычно так смотрели на вещи, которые выкидывали.

— Г-господин, — зашептал он и посмотрел на него, на своего личного Бога снизу-вверх. — Господин, — сглотнул сухой ком в горле. — Господин. Я так виноват перед вами. Я никогда не хотел предавать ваше доверие намеренно. Вы самый прекрасный, самый щедрый и лучший, Господин. Я так виноват.

Преодолевая боль и дрожь, Илзе поддался вперед и поцеловал носки его ботинок. Уверяя в своей верности, любви к одному единственному Господину, говоря, какой тот прекрасный и самый-самый, Илзе целовал ботинки, щиколотки, показывал свою покорность. Вновь и вновь, потому что Господин ничего не говорил, но и не убирал ногу.

— Как я могу верить тебе, Илзе? После такого предательства. Я думал, Илзе, что ты любишь меня, что ты всегда будешь рядом, на моей стороне. А ты предал, воспользовался моей наивной сестренкой. Что ты хотел?

От его слов Илзе напрягся и невольно задержал дыхание. Катарина. Она все-таки ослушалась его. Впервые за все это время ослушалась. Маленькая, наивная девочка. Он же предупреждал, понимал, что Господину подобное не понравиться. Прерывисто выдохнув, Илзе вновь припал губами к носку его ботинка и уперся взмокшим лбом в колени.

— Для меня существуете только вы, Господин. С леди Катариной я был обходителен. Потакал некоторым желаниям, чтобы она не доставляла вам проблем. Прошу, Господин, поверьте мне.

Господин скривился от ощущения влаги на ткани, но не отошел. Илзе, его маленький мальчик так же наивен, как и Катарина. Неужели думал, что он поверит в этот лепет? Нет, он наивным не был и от мальчишки стоило бы избавиться, но не хотелось. Илзе был идеальным рабом, знал правила, и гости его любили. Ну не избавляться же от такого ценного мальчика, которым можно пользоваться и дальше.

— Я очень надеюсь, что подобное больше не повториться. В следующий раз поркой ты не отделаешься, маленький Илзе. Пусть это послужит тебе уроком.